Александр Сигалов - Жгугр. Будем жить! [СИ]

— Алина! Привет. Выслушай меня, — он говорил быстро и взволнованно. — Прости, что я был холоден к тебе последнее время. Мне надо было разобраться с собой. Осознать себя. И я понял: я тебя люблю! Ты для меня единственная, одна на свете, с кем я хотел бы прожить жизнь. Теперь слушай, у меня к тебе предложение. Тема серьезная, я не брежу и не шучу. У меня будут деньги. Много денег. Миллионы долларов. Много миллионов долларов. Но оставаться в России с этими деньгами будет небезопасно. Ты уедешь со мной? Далеко-далеко, на вечнозелеленые острова, где никакие тени из прошлого не помешают нам любить друг друга. Мы заберем твою матушку, чтобы ты не скучала по ней. Алина, ответь серьезно, это вопрос жизни и смерти, ты готова выйти за меня замуж и уехать отсюда навсегда?

— Нет, Саша, я никогда не покину Россию, — ее голос звучал спокойно и убежденно. — И я уже не выйду за тебя замуж. Прости.

Из-за поворота показался фургончик, кровный брат близнец того, на котором Саша перевозил пожитки несколько месяцев назад. Рядом с водителем, русым парнем — сотрудником фирмы перевозок, нахохлившись, как зяблик в минус тридцать, сидел Сэм Скотт и хмурил лицо. Сэм не на шутку напрягся, об этом красноречиво свидетельствовали высокий сморщенный лоб, тревожный взгляд и выставленная вперед челюсть. Он подал водиле знак, и фургончик резко затормозил на обочине. Выйдя из кабины, Сэм растянул до ушей улыбку Ганнибала Лектера и продемонстрировав ровный ряд крепких белых зубов, протянул Саше жилистую ладонь.

— Все ясно. Пока, — закончил разговор Саша, пожимая руку американцу. Тот плотоядно смотрел на портфель в Сашиной руке.

— Продемонстрируйте мне диск и флешку, Александр.

Саша издалека показал ему диск, крепко сжимая его в подмерзших пальцах, затем достал из кармана флешку и повертел перед носом покупателя.

— Диск, пожалуйста, поближе, — потребовал американец.

— Только из моих рук! — Саша еще покрутил диск в руках, так и эдак, в анфас и в профиль и вернул в барсетку. Американец, по видимости, остался доволен и, позвав Сашу за собой, открыл кузов — он под завязку был завален серыми парусиновыми мешками. Сэм принялся открывать мешки — один, второй, третий, — в них лежали пачки долларов, аккуратно упакованные и перевязанные банковскими ленточками с серийными номерами. Даже в пещере Али-Бабы Саша не мог вообразить себе таких сокровищ.

— Не фальшак? — как бы невзначай поинтересовался он.

— Как вы можете! Банком Америки клянусь! Сейчас я вам покажу, вы все увидите, вот сейчас!

Американец принялся снимать ленточки и раскрывать пачки — зеленые бумажки сыпались, разлетались и оседали на кузове грузовика, прилипая к стенам и полу.

— Вот, смотрите, все настоящее, только из типографии, вот портрет Бенджамина Франклина, вот знаки водяные, вот полоса защитная из полиэфира, печать казначейства, вот, глядите, вот… — американец совал доллары Саше под нос, нервничая все сильнее и улыбаясь все шире. Этот противоестественный оскал придавал ему сходство с гладкой белой акулой, с аппетитом смотрящей на вкусного аквалангиста.

Сашу бесила его суррогатная улыбка. Хладнокровно наблюдая за суетящимся представителем «сияющего града на холме», Саша размышлял: «Интересно, сколько часов он провел перед зеркалом, чтобы достичь такого результата? Наверняка всего Карнеги наизусть проштудировал. Какие же они все-таки мелкие твари! Сука американская полагает, что может весь мир купить? И ради этой зеленой плесени я должен продать ему Россию? Москву, Петербург, Новосибирск, Ярославль, устье Волги, разлив Енисея, белую церковь на холме, а под холмом — длинные цепи товарняков, бегущих на восток? Жгугра, маму, дедов, которые воевали, прадедов, которые воевали, прапрапрадедов, которые тоже, черт побери, воевали за Россию, не за «эту», а за свою, в конце концов, страну? Печатают фантики и уверены, что все продается? Да эта макулатура, производимая в Вашингтоне, не стоит краски, что на нее потратили. Зачем она мне нужна без родины, без любви, без себя?»

Решение пришло внезапно.

— Пошел ты к черту, американец! — сквозь зубы проговорил он, сочно сплюнул в реку и, развернувшись, неторопливо отправился прочь вдоль кованной решетки моста.

— Фак! — воскликнул Сэм, в изумлении глядя на Сашину удаляющуюся фигуру, но, быстро сориентировавшись, погнался за ним и схватил портфель цепкими руками. Какое-то время они перетягивали его взад-вперед, что со стороны могло напоминать сцену из фильма Чарли Чаплина, прохожие зеваки уже остановились «для посмотреть», пока Саше это не надоело и со словами «Не зря тебя отпиздили, гнида!» он свободной рукой врезал янки прямо по белоснежным зубам. И сам потерял равновесие. Сэм качнулся, ослабил хватку и портфель, описывая идеальную баллистическую траекторию, и кувыркаясь на ходу, живописно полетел в промерзлые воды Фонтанки. Американец, как обезумевший, вертел головой. Можно было подумать, что он потерял рассудок. Он судорожно переводил взгляд то на Сашу, от души хохотавшего, то на реку, где на рябых волнах мирно покачивался портфель, и вдруг ласточкой сиганул вниз, решив, наверное, что он ничем не хуже Джеймса Бонда. К несчастью для себя, он не заметил приближающегося теплохода, который, не успев затормозить, накрыл его вместе с портфелем своими внушительными лопастями.