Ларри Нивен - Молот Люцифера [litres]

– Да. Вы – русская женщина-космонавт?

– Да. Сколько у вас ранений?

– Шесть. Шрапнель. Кишки огнем горят.

Пока Леонилла считала его пульс, Тим покинул комнату. Следом, цепляясь за его руку, шагала Эйлин.

– Ты ранен! Останься в госпитале! – взмолилась она.

– Кровотечения нет. Я могу вернуться. Кто-то должен сказать Джорджу о его зяте. И еще мне кое-что нужно сделать. Нам необходимы подкрепления. Быстро.

Поглядев в лицо жены, он все понял. Здесь не хотели слышать такие известия. Люди сражались, победили, и никому не хотелось узнать, что нужно снова воевать.

– Врача на электростанции нет, – добавил Тим. – Никто не пожелал выковыривать из меня железяку.

– Немедленно возвращайся в операционную, – приказала Эйлин.

– Хорошо, но сперва – полицейские. Им хуже, чем мне. На АЭС была санитарка, она залила мою рану вакциной и наложила стерильную марлевую повязку. Я пока продержусь. Я хочу переговорить с Харди.

Было трудно заставить мысли не разбегаться: левое бедро горело, как в огне, от боли в голове все путалось. Хамнер позволил Эйлин поддерживать его, пока они переходили через узкую улицу к зданию мэрии.

Черт, их снова окружили.

– Что случилось? – спросил Стив Кокс, управляющий поместьем Джеллисона.

– Не приставайте к нему, он сам все расскажет, – взревел еще кто-то.

А кто-то третий спросил:

– Хамнер, будете пить?

Тим обнаружил, что в его руке до сих пор зажата полупустая бутылка. Он протянул ее спросившему.

– Эй! – крикнул Кокс. – Отдайте ему алкоголь! Ну же, дружище, скажите тост! Мы ведь победили!

– Не могу. Мне нужно увидеться с сенатором. И с Харди. Нам нужна помощь. – Он ощутил, что Эйлин словно одеревенела. Люди терпеть не могут плохие новости. – Новой атаки нам не выдержать, – признался Тим. – Наши потери слишком велики.

– Нет. Война закончилась, – прошептала жена.

– Это ты решила, что она кончилась.

– Все так считают. – Лицо Эйлин исказилось от страдания.

Это должно было смягчить Хамнера, но должного результат не принесло.

– Никому не хочется идти в бой снова, – произнесла жена.

– Мы и не пойдем! – высоким чистым голосом выкрикнула Джоанна Макферсон. – Мы перебили этих сучьих детей, Тим! – Она пододвинулась и подставила ему плечо, чтобы он мог опереться. – Их осталось слишком мало! Они разбежались, те, кто спасся, никогда не сознаются, что хотя бы слышали о Братстве. И у них ничего не выйдет! Ясно? – Похоже, она уже распробовала вкус крови. – А Марк? Он в порядке? – вдруг спросила она.

– Ага, – лишь теперь Тим начал осознавать, какую гору пытается свернуть. Невыполнимая задача. Но ведь это нужно сделать, они должны понять. И он добавил: – Он здоровее, счастливее и чище, чем любой из вас. На АЭС есть душевые с горячей водой и стиральные машины.

Может быть, хоть что-то подействует.

В одной из комнаток, примыкающих к конференц-залу мэрии, Деланти защищал свою честь, отбиваясь от Джинджер Доу, которая твердо вознамерилась увести Рика к себе. Ее вдобавок до неприличия забавляло происходящее.

– Знаете, вам вовсе не обязательно жениться на мне.

Он ничего не ответил, и она рассмеялась. Джинджер – крепкая матрона за тридцать. Ее темные волосы были приглажены и мягко блестели. Вероятно, она причесалась в первый раз со дня Падения Молота.

– А если вам понравится, можете ко мне переехать насовсем. А не захотите, так утром уйдете. Остальным плевать. Сами понимаете, здесь не Миссисипи. На тысячу миль в округе вы не отыщете чернокожей женщины, разве что у людоедов.

– Признаюсь, меня слегка пугает такая ситуация, – сказал Рик. – И в общем-то, у меня… траур.

Он бы нервничал меньше, если бы им с Джинджер не приходилось перекрикивать пение, доносившееся из зала. Мелодии у песни, похоже, не имелось, зато исполняли ее громко.

Улыбка Джинджер увяла.

– Все мы горюем по кому-нибудь, Рик. Но мы не должны поддаваться. Гил, мой муж, поехал в Портервилл, на завтрак со своим адвокатом. И я его уже не видела. Бах! – и все. Думаю, оба они остались под рухнувшей плотиной.

– Сейчас не время скорбеть, – добавила она. – Надо праздновать. – Она надула губы. – Мужчин у нас много. И побольше, чем женщин. И никто никогда не говорил мне, что я уродка.