Тери Терри - Обречённая [litres]

Сэм, ты как?

Нормально.

Что случилось?

Все, что в новостях! Только громче.

Ты где?

Скучаю в ВМ и пью чай.

Видео есть?

Вообще-то не до того было.

Ты как, подруга? Сегодня уроки отменили, хоть бы и завтра не было.

Да. Да!!!

Что ты видела? Испугалась?

Я задумалась. Мы как раз ехали, чтобы подбросить меня в школу, как вдруг… да уж… Развернулся настоящий ад. Сознание заполнила мешанина образов: гневные лица, крики, брошенный в окно кирпич, а потом – полиция и кровь. Ужас в глазах девушки, которая исчезла под ногами толпы у нашей машины.

И я соврала:

Ничего не видела.

А сообщения все шли: школьные друзья, учитель искусства, родственники, даже Сэнди, маленькая дочь лидера оппозиции, – только ленивый не написал. В основном по-разному задавали один и тот же вопрос: «Ты как? В порядке?» И я отвечала: «Да», и, кажется, так оно и было. По крайней мере, я… не пострадала – стекло ведь не разбилось. А если бы разбилось? Но этого не случилось. И все-таки в порядке я не была.

На сообщения я отвечала выборочно и в переписку вступала редко, но ждала при этом только одного звонка, единственного сообщения. И напрасно. Наконец я не выдержала и написала сама: «Привет, мам. Все хорошо. Рада, что тебе не интересно».

Никакого ответа.

Я с облегчением плюхаюсь на скамейку в своем излюбленном местечке – Кенсингтонских садах. Новая ограда вокруг дворца портит вид парка, но отсюда ее незаметно, и к тому же здесь не растут осенние увядающие цветы и не проходят центральные дорожки, а значит, и людей не встретишь.

Солнце в конце сентября ласковое, зеленеет трава на лужайках – по их цвету ясно, сколько труда в это вложено. Дует мягкий ветерок, в отдалении воют сирены. Я притворяюсь, что их вовсе нет, но ведь только благодаря им я не торчу сейчас в школе.

В Лондоне всегда есть место прекрасному. Сначала оно полупрозрачно, но постепенно обретает цвет. Меня не раз поражало это, но теперь я стыдливо отмахиваюсь от таких мыслей. Прощай, мир, здравствуйте, книги. Время утонуть в словах – книги еще одно излюбленное место уединения для меня.

Не вышло – буквы пляшут перед глазами, но отвлекает меня вовсе не боль, новая или застарелая, а нечто совершенно иное. В конце концов я сдаюсь и закрываю книгу. Ложусь на скамейку, согнув ноги в коленях, и наслаждаюсь ощущением теплого дерева на руках и спине сквозь тонкую ткань платья. Я зажмуриваюсь на солнце, но все же дрожу.

Почему именно она?

Я не могу отказаться. Даже повышенной стипендии не хватает на все школьные траты. Папа и так работает в несколько смен. Значит, мне придется учить эту девочку, иного выхода нет.

Но почему именно она?

Спустя три чашки вестминстерского чаю, два шоколадных батончика и бесконечное количество новостных сводок пришла та же секретарша и сказал, что скоро меня отвезут домой. Все это время я рисовала одолженной ручкой на салфетке (все мои вещи остались в машине) – переносила на нее события сегодняшнего утра. Но им не хватало четкости, правдивости. Чудовищное, бессердечное и жестокое происшествие и все же настоящее. Обнаженное и без прикрас.

Секретарша заглядывает мне через плечо.

– Ого, – восхищается она. – Здорово рисуешь.

Пришел водитель, чтобы забрать меня домой, и я скомкала салфетки и бросила через комнату в корзину – попала с первой попытки.

Поздним вечером я сидела в кровати с карандашом и бумагой для эскизов и пыталась изобразить увиденное – из памяти, а не из телевизора. Наблюдались некоторые расхождения, будто в отличие от меня репортер смотрел на все через специальный фильтр, какими в новостях обычно «замыливают» картинку, когда хотят скрыть лица. И вот тут я пожалела, что все-таки не сделала хотя бы пару фотографий.

Если еще раз окажусь в гуще протестов, постараюсь об этом вспомнить.

В дверь постучали.

– Да?

Заглянул папа.

– Увидел под дверью свет. Уже поздно, Саманта. Мне кажется, пора ложиться.

Я пожала плечами. Папа вошел и тут же увидел разложенные на покрывале рисунки. Он подтащил к кровати стул от письменного стола, устроился на нем и взял меня за руку. Давно он не заглядывал в мою комнату, чтобы пожелать спокойной ночи, а ведь никогда не забывал ДО выборов и, уж конечно, теперь не случайно увидел под дверью свет. В таком огромном доме пройти мимо моей двери можно только специально.

– Прости, что бросил тебя утром, – извинился папа. – Как ты себя чувствуешь?