Игорь Вереснев: Хозяйки тумана [litres]

Зато Марик любил поболтать о взрослой жизни, о женщинах, и когда друзья сбегали в пещерку, принимался со смаком описывать свои фантазии. Сочинять он был горазд. От этих рассказов Тэд обычно краснел и подтягивал коленки к подбородку. Джула хихикала, то и дело облизывая губы, и было заметно, как под лифом у неё выпирают две маленькие твёрдые грудки. И у Криса начинало перехватывать дыхание, а глаза сами собой возвращались к этим бугоркам.

Грудки у Джулы были упругие, похожие на две торчащие в стороны репчатки с розовыми носиками. Однажды, в самом начале лета, наслушавшись рассказов Толстяка, она шепнула Крису на ухо: «А хочешь потрогать?» Они тогда сбежали от приятелей, забрались подальше за реку, где на полянах росла высокая мягкая трава-малька. Понятно, любились они «по-детскому». Женщинами девушки становились во время Праздника, это было Правилом. Но даже так оказалось до того здорово, что Крис и представить боялся, какое же это удовольствие будет «по-взрослому»!

После, когда насытившиеся и усталые они лежали в спутанной, измятой мальке, Джула предложила:

– Крис, а давай я буду твоей женой.

Он не понял сперва, переспросил удивлённо:

– А как же Праздник? Ты не хочешь идти на Длинное Озеро?

– Конечно хочу. Но кто нам мешает выбрать друг друга? Правила не запрещают приводить девушку из собственного посёлка. Мы же с тобой не кровные родичи.

Восторг пьянящим ливнем захлестнул Криса. Правила не запрещают, они с Рыжком будут вместе! Всегда!

Джула спрыгнула на траву, с сомнением заглянула в мешок.

– Не маловато?

– Маловато?! – возмутился Марик. – А тащить его кто будет? Или ты одни кислицы весь Праздник жевать собралась?

– Ладно, ладно! Хватит, значит хватит. Всё равно солнце уже садится, а нужно ещё к маме зайти. Лекарства возьмём, жус, и вообще…

Матушке Энн исполнилось тридцать два года. Она была самой старшей женщиной в посёлке и самой многодетной: шестеро собственных детей и трое приёмных. Крису было пять, Лиз – шесть, а Тине – два годика, когда не стало их родной мамы. То был самый тяжёлый год в их жизни. Но к осени отец перебрался к овдовевшей Докторше, и у Криса сразу добавилось три рыжих, как огонь, сестрички и два братика. А через год родился ещё один. Мама Энн сумела вырастить всех девятерых. Даже Тину, проглоченную пузырём, выходила, хоть весь посёлок считал ту обречённой. А девочка и выжила, и выросла вполне здоровенькой, только уродливой из-за шершавых багровых пятен по всей коже, замкнутой и язвительной не в меру. Когда три года назад не вернулся с охоты отец, мама Энн нового мужа приводить в дом не захотела, рассудив, что уже старовата. И теперь, когда старшие дочери, повзрослев, ушли из посёлка, а средние дети начали жить отдельно, с ней остался один младшенький, Рикки.

Дом Докторши стоял в верхней части посёлка. В детстве он казался Крису просторным, высоким, с необыкновенно чистыми и светлыми комнатами. Пахло внутри удивительно вкусно: любником, семицветом, сушёными грибами, размолотыми семенами трещотки и поджаренными орешками. И ещё чем-то, названия для чего не существовало, но отчего этот дом сделался родным. Сейчас-то он видел, что дом ничем не отличается от прочих в посёлке. Но аромат – да, аромат был неповторимым. Крис не удержался и втянул полную грудь воздуха, едва переступил порог. Кольнуло в сердце раскаяние – скоро месяц, как они с Мариком последний раз сюда заглядывали.

– Доброго вечера, ма! – Джула с разбегу повисла на шее Докторши, чмокнула в щеку.

– Здравствуй, доченька. А, и бродяг с собой привела. – Энн насмешливо улыбнулась, разглядывая сыновей. – Проходите, проходите!

– Да мы так, по делу… – Марик застрял у дверей, елозя пальцем ноги по полу.

– Спасибо, хоть по делу зашли. Нечего мне там полы ковырять, к печке ступайте. Я как раз сегодня затопила, мы с Рикки орешки жарим. И ещё кое-что вкусное для вас найдётся.

Она оглянулась на младшего, с усердным видом нанизывающего грибы на длинную бечёвку, распорядилась:

– Сына, неси, что мы с тобой вчера приготовили.

Крис опустился на плетённую из мальки подстилку у очага. Кажется, за последние три года здесь ничего не изменилось, просто отвык от родного дома. Язычки пламени, потрескивая, прыгали по сухим щепкам мелко нарубленного чернолиста. Когда-то они, ещё малышня, сидели долгими зимними вечерами, сбившись в тесную кучу, слушали бесконечные мамины истории о Сотворении Мира, о Войне Стихий и великом воине Вике-Освободителе. А за мутным окошком таинственно и зловеще клубился туман.