Александр Шушеньков - Чирик

… Выйдя из штабного барака, Питиримов поправил козырек блинообразной обвислой фуражки и придал лицу грозное выражение, отчего нос его, похожий на грачий клюв, еще более заострился, а губы превратились в две тонкие фиолетовые полосы. Его путь лежал в оружейную комнату третьей роты, где среди учебных карабинов со спиленными бойками томился проклятый извращенец. Майор злобно плюнул в почерневший сугроб. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Он с омерзительной отчетливостью представил картину происшедшего. Рота военных строителей, в морозной тайге ударными темпами возводящая шахту пусковой установки. Промерзшая насквозь казарма… Вечно пьяный старшина Жук… Ночь…Скотина Андуллаев стоит на посту около шахты…Собака…Голодная, небось, стерва! А у Андуллаева, конечно же – корочка хлеба… Иди сюда, моя хорошая! У-тю-тю-тю-тю!.. И – цап ее!!! И веревкой – к дереву! Ах ты, сволочь! Он шел по узкой неровной тропинке, обильно помеченной по обеим сторонам желтыми пятнами, исторгнутыми из солдатских мочевых пузырей, и постепенно распалялся все сильнее и сильнее. Мало того, что он вынужден вместе с бездетной скрягой-женой ютиться в паршивом клоповном бараке и подвергаться каждодневной опасности быть укушенным в уборной голодной и наглой крысой; мало того, что постоянно гаснет свет и невозможно как следует проработать текст «Малой земли»; мало того, что подлые лейтенанты-двухгодючники чуть ли не в открытую смеются над его субботними занятиями по их же, мерзавцев, политподготовке, называя занятия «проповедями отца Питирима»… Так еще курва Андуллаев подложил, будучи, между прочим мусульманином, этакую свинью!..

Майор прибавил шагу. Снег хрустел под ногами.

Вокруг из сугробов торчали ободранные деревья. Прямо по курсу шевелилась «воины ислама», облепившие поваленное дерево и рубящие на нем сучья. Левее желтели бревнами стены возводимого солдатского клуба, за которыми виднелся остов сгоревшего вагончика, ЦУБа – цельнометаллического унифицированнного блока. Плотная пелена черного дыма шла справа, где солдаты разогревали битум. Картину дополняли ангельски-голубое небо и ярчайшее солнце, бьющее лучом прямо в немигающий глаз замполита.

– Товарищ майор!

Сзади нескладными прыжками приближался очкастый толстощекий урод с физиономией гидроцефала – помощник дежурного по части прапорщик Мамонтов. Питиримов величественно обернулся. Он ненавидел Мамонтова, хотя сам не знал за что. Впрочем, это и неважно, как говорится «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!»

– Что случилось, прапорщик?

– Звонили из политотдела. Велели немедленно прийти.

Так! Доигрался хер на скрипке! Уже донесли, скоты! Впрочем, чему удивляться – кругом интриганы и твари. Какая-то падла пронюхала про несчастную собаку и накапала Пучилову. Очень даже просто. Но кто?! О происшествии пока знали только сексманьяк; сварщик, его застукавший; командир его же роты Отребьенко, да сам Питиримов. Может, кто еще?… Все эти мысли вихрем проскочили по немногочисленным извилинам замполита, и, сбившись пугливой стайкой в районе переносицы, просочились на язык хриплым вопросом:

– Зачем?

Ощущая себя безмерно виноватым, Мамонтов отвел глаза в сторону. Он не знал. Да и кто ему, простому прапорщику советской армии, будет докладывать оттуда, из политотдела, зачем нужен замполит Питиримов?

Мамонтов угрюмо повторил:

– Сказали, чтоб немедленно прибыли.

– Ясно…

Действительно, все было ясно! Не ясно было только, что с ним теперь сделают. Пошлют на Камчатку? Снова понизят до заместителя командира роты? Лишат партбилета?…

Питиримов похолодел. Если лишат его, родимого – это все, пиши пропало! А ведь могут – дело уж больно…того…из ряда вон. Скажут, что ж, мол, товарищ майор, не занимаетесь работой с личным составом? Не проводите партийно-политическую работу? Вместо того, чтобы сверхплановые шахты пускать, собак дрючите? В то время, как, понимаешь, вся Западная Европа «першингами» и крылатыми ракетами, как спина у ежа утыкана? Когда над нашими головами лазеры запускают? А в Афганистане, мать вашу, трудности с ограниченным контингентом? Поди, сволочь Лепок еще воды подольет, подумал Питиримов про партсекретаря своей части капитана Лепкова, попутно бывшего начальником службы вещевого снабжения. У них сложились неясные отношения, потому как ни тот, ни другой толком не представляли границ своих полномочий: вроде, оба были проводниками линии партии…, но по должности Лепков подчинялся Питиримову, а по положению получалось, что он, Лепок, вроде как его старший партийный товарищ, и, стало быть, руководитель… И потому, ревниво относясь друг к другу, оба идейных вождя пытались подстраивать мелкие пакости…Так, в пределах, допускаемых Уставом КПСС. Вот, бляха, беда так беда!