Эдуард Веркин - Пепел Анны

Во как.

— Тогда понятно, — отец похлопал меня пакетом с колбасой. — Тогда так держать. Может, тебе, сынище, татуху набить?

— Отец, — строго сказала мама. — Не искушай малых сих.

— А что? Давай, сынище? Я «Кавасаки» в салоне выберу, а ты через дорогу на плечо набьешь… Даже не знаю, что вы там набиваете?

— Не хочу я никакой татуировки, — сказал я. — И я совсем не считаю окружающих…

— А ты, отец, — перебила меня мама, — подаешь ему странные примеры.

— Да брось, — отец усмехнулся. — Мы ведь на краю! На самом краю Ойкумены, а на всяком приличном краю белому джентльмену к лицу заниматься глупостями и немного шалить. И хватит рассуждать, семья, вечер ждет!

Отец подхватил нас под руки и потащил к выходу. Я хотел сказать, что не стоит спешить, надо постепенно…

Но постепенно не получилось, мы спустились по ступеням и еще на крыльце встретили гаванскую ночь.

Я почувствовал запах города.

Обычно города не пахнут, вернее, пахнут одинаково, но тускло, мертво, в бензиновых оттенках. И здесь был бензин, но не на поверхности, ниже, прохладнее. А поверху Гавана пахла мылом и стиральным порошком. Перегретым железом. Масляной гарью. Скисшими водорослями, бельем. Кошачьими подъездами. Чердачной рухлядью, отсыревшей за долгую зиму. Распухшей от дождя бумагой. Я ждал сигар, кофе, фруктов — тут же фрукты, и рома — тут же родина рома, но Гавана была другой.

— Старый город! — отец втянул воздух. — А?

— Да, — сказал я. — А.

— За двадцать лет ничего не изменилось, — сказала мама. — Все так же воняет.

Отец поспешил возразить, но мама остановила.

— Знаю-знаю, — сказала она. — Через день я привыкну и не буду ощущать. Но тем не менее… — Мама понюхала воздух. — Повеяло молодостью, — поморщилась она. — Проще говоря, смердит. Как бы ты это ни переименовывал.

— Ах, — отец сентиментально вздохнул и согласился. — Смердит. А где не смердит?

— В большинстве мест, — возразила мама. — Впрочем, я не собираюсь с тобой спорить…

— Воняет? — отец вопросительно поглядел на меня.

— Вопрос не по адресу, — опередила ответ мама. — В его годах человек не может точно разделять. Для тебя, отец, стакан наполовину полон, для меня наполовину пуст, а для него… — Мама указала на меня пальцем. — Для него стакан всего лишь стакан. Переходный возраст, он сам не знает, что ему надо.

Обострение кухонной философии. И никакого переходного возраста у меня нет, он миновал давно.

— Я себя помню в этом возрасте, — продолжала мама. — Это же ужас. Мне вдруг резко разонравилась беллетристика, я переключилась на экзистенциализм и литературу духовного поиска…

Мама стояли на ступенях гостиничного крыльца, и все кто выходил, и все, кто входил, вынуждены были нас вежливо огибать, но мама этого не замечала, увлекшись.

— …ошибочно и еще раз ошибочно! Душа выгорает с четырнадцати до восемнадцати! Дальше, как ни крути, начинается доживание. Да, оно может быть долгое и счастливое, но, в сущности, это угли. Наша задача…

Запечатлеть это выгорание с безоговорочной точностью дагерротипа, ибо каждая деталь может быть бесценна для наступающих поколений. Это я сто пятьдесят раз слышал, это из будущей маминой книги «Попутный пес», там примерно про то, что наша литература во многом выросла не из шинели Акакия Акакиевича, а выстрелилась из рогатки Мишлена Квакина.

— …с точностью фотоснимка, в каждой детали, в каждом мельчайшем движении…

— Получается, что вся твоя литература — это разговор с мертвецами, — перебил я маму.

— Что?

— Ты же сама говоришь — после восемнадцати лет доживание…

— Отец!

Отец послушно щелкнул меня по затылку.

— А что ты хочешь, мать? — спросил он. — Сама виновата. Нечего было его развивать с подгузников. Если мозг растет слишком быстро, на его поверхности появляются растяжки. Как на бицепсах. Эти растяжки проявляются в тотальном нигилизме, завышенной самооценке и ненужной конфликтности. Как там у классиков… «интеллектуальное развитие в этом возрасте порой опережает развитие духовное».

Отец постучал меня кулаком в плечо.

— Ну, знаешь…

— Это все от белковой пищи, — сказал отец. — Жрать стали лучше, вот поэтому и умные такие. А духовность непрокачана. Качай духовность, сынище. Вот я недавно читал про Нестора Махно…

— Может, мы выйдем все-таки? — спросил я.

Отец рассмеялся.

— Никакие мозговые растяжки тут ни при чем, обычный молодой хам, — закончила мама. — Они все сейчас…

— Что будет с нашей страной? — вопросил отец.