Сергей Кузнецов: Нет

Вообще сеты, бионы плюс видео – ничего себе у нее коллекция, хоть и весьма узкого профиля; в последний год даже перестала стыдиться, что продавцы в привокзальных полуподпольных лавках (вот страна; трахать морфа можно, смотреть нельзя) ее узнают, предлагают новенькое: то «Зимовье зверей» (есть опция купить в сете с вижуалом только бион девочки-неморфа – заботятся о зрителе), то «Кошачья свадьба» (плохой бион, вялый, кажется, просто низкого качества запись, но очень красивый вижуал, одна девочка даже с подушечками на лапах – как она ими ест? Или в самом деле – одно молочко лакает?). Сегодня вечером можно было выбрать какой-нибудь из этих сетов, поваляться пару часов с ним и с мягким виброустройством (мохнатое основание, как кармашек, трогательный подарок не в теме находящейся, но уважающей чужие вкусы неблизкой подруги). Но разговение, стук соседских вилок, детский визг, первая звезда висит низко, стучит по макушке: «Тошно? Тошно? Тошно?» – здравствуй, клуб «Микки-Маус».

Арчи лижет осторожно ее ухо и вдруг, отстранясь, говорит:

– У моей первой жены были такие прекрасные, знаешь, большие серебристые уши. Мы ей сделали их в Торонто… Там, знаешь, клиника такая, специалисты по морфам под сибирского пушного зверя. Сделали ее такой… Такооооой…

– Горностай?

– Песец.

Это ничего, да.

– Где она сейчас?

– Замужем.

Ай да разговор под разговенье. Арчи и сам это чувствует, легонько толкает ее бедром раз, и два, и три, – высокий, красивый:

– Ой, Вупи-Вупи, была бы ты моей киской, я бы показал тебе еще и не такие места!

– Киской – киской или киской – «киской»?

Смешно; смеются оба. Она не хочет быть киской, кисусом; и белкусом, и антилопусом не хочет, хотя комплекция позволяет, да, морф бы смотрелся красиво, бедра, талия – все подходит вполне. Красивое, но ничье. Ничейная Королева Джунглей. Впрочем, счастлива.

Арчи явно готов увезти ее с собой или с ней ехать, но сегодня, ох, не вечер для встречи двух одиночеств, можно и до слезок договориться друг с другом о всяких, кто замужем или вообще сгинул на Западном побережье неизвестно почему.

– Нет, – говорит Вупи, – ты прости, слушай, я хочу просто тупо снять кого-нибудь и уехать. А то мы с тобой два сапога пара, договоримся до воя.

Не дурак, понимает – и сам, видимо, того же боится. Гладит по плечу, говорит: «Я тут» – и сваливает куда-то, кисточка мелькает огоньком среди мохнатых и не мохнатых ног и исчезает в неоновой мгле. Вупи пробирается к стойке сквозь меховые запахи, короткошерстные прикосновения, поблескивание неморфных тел вроде ее собственного – заказать густой и очень крепкий ликер, раз, еще раз, – что-что, а уже не тошно, весело даже. Много знакомых морд, хоть и не всех знаешь по именам; вон та девочка-клубочком – шуршит чешуей, помавает раздвоенным языком, – можно бы даже к ней подкатиться, как раз сейчас хочется нового, может, даже и не шерсть, может, вот эта теплая и сухая змеиная шкурка? – но рядом сидит толстое существо, раздувает на огромном загривке очковую трепещущую красоту – муж? друг?.. Кто-то еще только что был замечен краем глаза – кто-то, с кем однажды явно была хорошо знакома, что-то вспоминается – только шерсть, без модификаций, человеческие ногти на изящной полосатой руке, – а, да, помню, нет, не хочу. В затылок кто-то дышит – а?

– Можно я не буду никаких банальных фраз говорить? Вы мне просто очень нравитесь. Пустите рядом посидеть?

Морф легкий, изящный: лицо чистое, руки тоже, но к тяжелым кистям сбегает очень гладкая, очень короткая шерсть, широкий хвост овалом виден в прорезе джинсов, когда залезает на табурет, сам крепкий и едва ли не ниже Вупи ростом, белые зубы –

– Бобрик?

Улыбается.

– Бобрус, да. Но за «бобрика» спасибо, хорошее слово. Меня так мама зовет.

– Ей нравится? – имеется в виду шкурка, и он понимает, конечно.

– Она не против. Я хороший сын – и без шкурки был, и со шкуркой остался.

Через час в такси Вупи отдергивает руку от гладкой шеи – оказалась негладкой, что-то острое, так и палец порезать можно. Он наклоняет голову, смотрит искоса, по-птичьи, тычет себе в шею пальцем:

– Жабры.

С ума сойти – зачем бобру-то жабры?

– Да ведь бобром потом уже стал – так, для удовольствия; а жабры были – сразу и для дела.

Оказывается, ныряльщик, с аквалангом нырял, работа такая. Сделал жабры – сразу стало легче, можно баллоны не таскать и костюм облегченный. А потом один мальчик рассказал, тюленис, что с шерстью правильной – ну, водоплавающего – под водой прикольно. Долго сомневался, потом рискнул. Оказалось – ай-йя!

Читать дальше