Елена Хаецкая - Невидимые карлики Часовной горы

Домашнее имя Ульяны было «Кика». Так называла ее мама. «Кика» – сокращенное от «кикиморы», о чем, естественно, кроме Ульяны и мамы, знали только два или три человека на всей земле.

Ульяне было шесть лет, а городу Петербургу, где она жила, – ровно триста, и ради такой круглой даты все дарили ему подарки. Дата была круглая, как циферблат, и потому, по мнению Ульяны, самым подходящим подарком были бы часы. Еще эту дату называли «зоолетием» – из-за цифры «300», которая теперь была видна повсюду. Мама морщила нос и говорила, что эта шутка – дурного тона, но Ульяне нравилась и она, поскольку имела отношение к зоосаду, а зоосад располагался в том самом Александровском парке, где она часто гуляла с мамой и откуда выходили, чтобы катать детей, пони и большие лошади, а еще – медвежонок и сварливая обезьянка в платьице.

Поэтому Ульяна сочла абсолютно закономерным, когда в Александровском парке возвели Часовную гору.

Теперь гулять по парку стало вообще сплошное удовольствие. По центральной аллейке вместе с пешеходами перемещались игрушки с механизмом внутри. Игрушки пищали неестественными голосами, их глаза пылали. Наверное, их можно было купить, но мама никогда не решалась на подобное. Огромная серая крыса, «как живая», с горящими лампочками на острой морде, лазающая по паркету, представлялась ей жутким зрелищем. Мама так и сказала: «Нет, это настоящий кошмар». Была там еще кукла, певица в жестком, очень блестящем платье: она механически двигала руками с приклеенным микрофоном и невнятно пела сиплым голосом. Голос доносился у нее из живота. Механическая собачка энергично махала хвостиком, тявкала на нее и пыталась опрокинуть, а бравый солдат в камуфляжной одежде подползал кукле под юбку и энергично сучил ногами: кукла мешала ему ползти дальше, и он застревал в ней. Мама говорила, что солдат – парень не промах. Глядя, как он стреляет из своего вспыхивающего автомата, в это легко было поверить.

Над механическими игрушками покачивалась огромная связка воздушных шаров, но они привлекали Ульяну куда меньше.

Вдоль всей аллейки были установлены автоматы для взвешивания и определения роста. И хотя на автоматах редко можно было видеть желающих выяснить свой рост и вес, голос женщины-роботессы неустанно выкликал: «Добро пожаловать, добро пожаловать, ваш рост – 150 сантиметров, ваш вес – 50 килограммов, ваш вес идеален, ваш вес идеален…»

Ульяну жутко интересовало: о ком говорит этот голос?

– Кто сейчас взвешивается, мама? – спрашивала Ульяна, нарочно повисая на маминой руке всей массой, чтобы задержать ее возле весов. – Там же никого нет. Про кого она говорит – «ваш вес идеален»?

– Ни про кого, – отвечала мама. Она думала о другом. – Это абстрактно.

– Но ведь о ком-то сейчас говорили – «ваш вес идеален»? – приставала Ульяна.

– Просто рекламное зазывалово, – сказала мама, высвобождая руку. – Перестань на мне висеть!

Мама однажды рискнула и воспользовалась автоматом, попросив предварительно оператора отключить громкий оповеститель:

– Нечего кричать на весь парк, что у меня лишние килограммы.

Оповеститель отключили, и маму наделили бумажкой, похожей на чек из магазина: «Вы немножко полный 5 килограмм».

– Вы немношко полный, – повторила мама, имитируя немецкий акцент, и выбросила бумажку в урну.

Но самым интересным местом, несомненно, была Часовная гора.

Эту гору подарили Петербургу на день рождения швейцарские часовщики. Они насыпали большой холм, засадили его травой, внутри холма поместили часовой механизм, а стрелки вывели на склон – на красивую клумбу. Разноцветные цветы образовывали сложный узор – цифры, начиная с полуночи. Полночь была временем Золушки.

Возле циферблата непрерывно фотографировались туристы: так и шли чередой, один за другим, усаживались у подножия холма и улыбались фотоаппаратам. Ульяне это почему-то льстило. Как многие дети, гулявшие в парке, она считала Часовную гору своей собственностью.

Там она познакомилась с девочкой по имени Маруся. Маруся была старше на три года, она очень много знала и сразу принялась рассказывать Ульяне различные вещи. Иногда она пугала Ульяну страшилками, а потом дразнила и безжалостно хохотала над ее страхами. Но Ульяна никогда подолгу не дулась.

В середине июня Маруся должна была уезжать на дачу.