Владимир Михайлов: 2012

– Настя, ты?

Ответил мужской голос:

– Простите, вы её отец?

«Что-то с дочкой», – мелькнуло в голове. И старик решительно отодвинул засов, распахнул дверь.

– Что с ней?

Перед ним оказался военный. Средних лет. В камуфляже. С полковничьими погонами.

– Разрешите войти? Разрешите представиться: полковник Курилов.

Это было неожиданностью. Но скорее приятной, чем наоборот. Потому что на лице полковника никак не читалась информация о беде.

– Ага, – сказал Ре, отступая назад, предоставляя полковнику оперативное пространство. – Если не ошибаюсь, Артём… а по отчеству?

– Понял: вы в курсе. Сейчас связи с нею у меня нет. Простите, я не один, и у нас серьёзное дело. Вы разрешите войти моим спутникам? – И, повернув голову: – Входите, господа.

Вошло ещё трое: двое мужчин и женщина.

– Позвольте представить вам: господин Котовский…

Ре кивнул. Он успел уже узнать одного из трёх.

– Милости прошу. Извините за беспорядок. Итак, чем могу вам помочь?

– Приютите моих спутников. Ненадолго.

– Считайте, что вы у себя дома. Прошу за стол. Как раз к ужину.

– Боюсь, мы стесним вас… – начал было Котовский.

– Ни в коем случае.

Едва успели сесть, как снова в дверь застучали – на этот раз уверенно, сильно. Гости переглянулись. Ре встал. В руках его оказался АКМ. Курилов успокоил:

– Свои. Иначе мой конвой пошумел бы. – И громко:

– Доложитесь!

– Полковник Лосев, – послышалось официальное.

Курилов вскочил, сам распахнул дверь. Лосев вошёл.

– Приношу извинения за беспокойство. Должен вручить вам приказ начальника Генштаба. Срочно, секретно.

Курилов прочёл, подсвечивая себе фонариком. Не садясь, проговорил:

– Господа, вынужден покинуть вас: служба. Но ненадолго.

Надел каскетку, откозырял, вышел, пропустив Лосева вперёд.

– Ну, что, – сказал Ре оставшимся, – по сто граммов за встречу?

И, не ожидая возражений, заторопился к буфету.

Чёрт его знает, что за зелье оказалось у старика в запасе: градусов восьмидесяти, не меньше, но такое вкрадчивое, на чём-то этаком настоянное, что когда пьёшь, крепость о себе не заявляла, а когда ты спохватился, назад уже пути не было, уже расслабился, растёкся. Да и вся обстановка тому содействовала: свечка догорела, свет теперь шёл только из каминного зева, за окнами мрак и тишина, и легко представлялось, что попал куда-то в прошлые века, и нет больше сегодняшних крутых проблем, и сумасшедшего темпа нет, как и того давления на тебя, которое было настолько привычным, что чаще даже не ощущалось, как не ощущается давление воздуха.

Словом, вошёл Гущев в хорошую кондицию, хотя началось с пустяка: старик предложил рюмку, чтобы отвратить возможную простуду, быстро накидал на стол какой-то закуси и воздвиг четырёхугольную пластиковую бутыль из-под минералки, пятилитровую. Никто не стал бы отказываться в такой обстановке. Потом случайно уснул. Проснулся. Ещё какие-то люди возникли и разговаривали вполголоса.

– На самом деле тут вовсе не в том была причина, что Москва богаче, что все деньги текут сюда, здесь зажрались, всех других и в упор не видят, и всё такое прочее. Не в том, Борис Максимович…

(Это старик. А другой какой-то мужик – Борис Максимович? Постой-ка…)

– В чём же, по-вашему?

– В инстинкте, если угодно. Инстинкт массы сродни звериному. Умение чуять приближающееся землетрясение, извержение. Зверь бежит, птица летит. Магнат уезжает. А простой гражданин? Один одурманивает себя заработком, растущим уровнем жизни, возможностью натянуть нос загранице. Другой – бутылкой. Вы, человек зрелый, понимаете: всё, что делают и собираются сделать – всего лишь попытки подавить симптомы. А никак не заболевание. Но победить-то нужно болезнь, не её признаки. Не выглядеть здоровым надо: быть им!

– Какой же представляется вам сама болезнь?

– В кратких словах – характер власти.

– Боюсь, что не понял. О чём вы: о демократии? Об авторитаризме? Или…

– Несколько шире. Понимаете, власть принадлежит политикам. И это, я считаю, в корне неправильно. Недаром ещё у Платона управлять государством должны были философы. Власть не должна принадлежать политикам точно так же, как ею не должны владеть военные или, скажем, экономисты. Потому что никто из них не в состоянии видеть интересы страны в полном объёме, каждый волей или неволей исходит из приоритета своих профессиональных интересов. И оттесняет на задний план другие.

– А вы считаете, что возможны люди, равно владеющие всеми этими профессиональными знаниями и умениями?