Мэри Расселл - Дети Бога

— Но Фия не причиняла нам вреда! Это сделали джанада — возражала девушка по имени Джалао.

Лишь недавно став взрослой, она не пользовалась влиянием, но в нынешнем смятении некоторые так жаждали обрести ориентиры, что прислушивались к ней.

— Предупредите как можно больше деревень, — сразу после здешней резни велела Джалао гонцам. — Патрули джанада на подходе, но передайте людям слова Фии: «Нас много. Их — единицы».

Канчей ВаКашан был растерян не меньше других, но это именно его дочь, Пуску, спасла София, и он был ей благодарен. Поэтому, когда горстка тех, чьи младенцы остались живы, решила дождаться красного света и бежать от опасности в южный лес, он взял с собой и Софию.

Из этого путешествия София запомнила лишь тоненький плач рунских младенцев, раздававшийся не слишком часто; мерную плавную поступь Канчея, который несколько дней нес ее на своей спине; звуки саванны, постепенно превращавшейся в лес. В первые дни ее лицо болело так, что она не могла открыть рот, поэтому Канчей размельчал для нее еду в пасту и, смешивая с дождевой водой, впрыскивал эту кашицу сквозь ее стиснутые зубы. Таким способом она принимала пищи столько, сколько удавалось. Ребенок, думала София. Ребенку это нужно. Бледная от потери крови, отупевшая от боли, она сосредоточилась на своем ребенке, которого еще не потеряла, как всех остальных, кого осмелилась полюбить. Все свои жизненные силы София направляла в глубь себя, где все еще было живо ее дитя, и каждое слабое шевеление зародыша ощущала, словно страх, а каждый сильный его толчок — как надежду.

Вначале она почти все время спала и даже потом подолгу дремала, согретая светом трех солнц, просачивающимся сквозь лесной полог. А когда не спала, лежала недвижно, прислушиваясь к ритмичному скрежещущему скольжению длинных упругих листьев, формой напоминавших самурайские мечи, — сгибаемых и вплетаемых, сгибаемых и вплетаемых, — это руна, обустроившись на поляне, мастерили спальные платформы и ветрозащитные экраны, привнося в свои творения практичность и красоту. Невдалеке София слышала плеск ручья, перекатывавшегося через гладкие валуны. Над головой — гулкие стоны стволов в'ралиа, склонявшихся на ветру. И повсюду — мягкие, спадающие согласные руанджи, несмолкающее мурлыканье рунских отцов, баюкающих детей, которые не имели права на жизнь.

Когда София немного окрепла, то спросила, где она сейчас.

— Труча Саи, — ответили ей. — Забудьте Нас.

— Руна уходят в Труча Саи, когда джанада чуют слишком много крови, — объяснил Канчей, излагая просто, словно для ребенка. — Спустя какое-то время они забывают. Мы-и-ты будем ждать в лесу, пока это произойдет.

Это больше чем объяснение, поняла она. Такие слова Канчей выбрал намеренно. «Есть две формы множественного числа первого лица, — сказал как-то Эмилио Сандос остальным членам команды «Стеллы Марис». — Одна исключает того, к кому обращаются. Она означает мы-но-не-ты. Другая подразумевает мы-и-ты. Если рунао использует включающее «мы», можно не сомневаться, что это делается специально, и радоваться их дружескому отношению».

В Труча Саи к вакашани присоединялись рунские беженцы из всех южных провинций Инброкара. Каждый мужчина нес с собой младенца, а каждый младенец родился у рунской четы, чье питание было обогащено продуктами, выросшими на таких же, как у чужеземцев, огородах, — то были пары, вступившие в период течки без контроля джана'ата, образовавшиеся без дозволения джана'ата, непреднамеренно сокрушившие джана'атский надзор своим жизнелюбием. Поселок Труча Саи постепенно заполнялся людьми, чьи спины были исполосованы длинными, наполовину зажившими рубцами, проглядывавшими сквозь плотную темно-желтую шерсть.

— Сипадж, Канчей. Наверно, тебе было больно нести эту женщину, — как-то сказала София, глядя на эти рубцы и вспомнив их путешествие сюда. — Кое-кто тебя благодарит.

Рунао резко опустил уши.

— Сипадж; Фия! Ребенок кое-кого жив благодаря тебе.

«Ну, хоть что-то», — уныло подумала она, вновь укладываясь на спину и вслушиваясь в лесную симфонию криков, взвизгов и шелеста листьев под дождем. Талмуд учит, что спасение единственной жизни означает спасение целого мира — по прошествии времени. «Может быть, — думала София. — Как знать?»

Сейчас, спустя месяц после резни, унесшей жизни половины жителей рунской деревни Кашан, София Мендес считала себя последним землянином, оставшимся на Ракхате, единственной, кто выжил из иезуитской миссии. Принимая апатию, связанную с потерей крови, за спокойствие, она полагала также, что не чувствует горя, С практикой, сказала себе София, приходит понимание того, что слезы не излечивают смерть.