Василий Колташов: Торжествующий разум

Равенство чувств и поступков, тернистый, но сладостный путь к свободе - есть все то, что во всемогущем воплощении мысли и является счастьем, которого для себя и своей планеты так отчаянно добивается герой романа. В этом, охватывающем всю его жизнь желании он находит путь изменить себя и одержать победу. Его дорога пролегает через невероятные приключения в разных мирах. Но этого достаточно. Зачем открывать раньше времени то, что должно открыться вовремя? Хватит. Прекращаю, чтобы не переползти к сюжетному изложению. Время автора уйти в тень произведения в надежде, что ты читатель оценишь его труд. Эта книга написана для тебя. Будь искренним и свободным.

Желаю получить удовольствие!

Дула шести мушкетов были направлены на него. Мягко падал свет ночного фонаря у кабачка "Хвост красного змея". Тускло горели окна домов. Несмотря на осеннюю ночь, было тепло. Он всей остротой чувствовал легкий запах дымящихся фитилей. Море, раскинувшееся где-то далеко, казалось, доносило свои неповторимо однообразные звуки.

- Она не пришла, - лихорадочно думал он. - Нет, не может быть, чтобы эта женщина предала меня. Это очаровательное создание, такое нежное, такое искреннее и благородное. Графиня…

- Мы знаем вас господин, - сказал человек с рыжей бородой и наглой улыбкой, в которой не хватало нескольких передних зубов, а остальные были настолько желтыми, что вряд ли могли служить украшением этого веснушчатого лица. - Советую вам отдать нам свое оружие и не сопротивляться.

Незнакомец, очутившийся в столь трудной ситуации, моментально оценил ее. Он не пал духом, и как умный человек решил, что время расстаться с жизнью еще не пришло. В этом, пожалуй, и выразился его заряд силы, его жажда и любовь жизни. Доля секунды ушла у него на эти размышления. Молча, он вынул шпагу и протянул ее одному из стражей. Тот, так же молча, но, по-видимому, сильно волнуясь, взял ее. Это был отличный бертейский клинок, не старый, с изящно сделанной, хотя и почти не украшенной гардой. Лицо солдата едва заметно дрожало, он был молод.

Воздушная влага чувствовалась вечерней прохладой. Он удивился, что его не связали. Впрочем, это не имело смысла: один безоружный человек вряд ли мог что-то сделать с десятком мушкетеров и пикинеров.

Через сырые и грязные улицы его спустя какую-нибудь четверть часа вывели к городской тюрьме. Это было ветхое, мрачное во всех отношениях здание, окруженное четырьмя высокими башнями.

- Похоже, это совсем старое строение, - думал он. - Не может быть, чтобы все это, так прекрасно начавшись, приняло бы такой оборот. Неужели меня действительно предали?

Пройдя через низкую, тяжелую, обитую железом дверь арестованный, которому можно было дать не более двадцати пяти лет, оказался в плохо освещенном помещении. Тут, сидя за столом, расположилось несколько человек в кирасах, со шпагами на ремнях. У стены он увидел несколько мушкетов. Это было караульное помещение.

Они прошли через тюремный двор. Затем вошли в здание, примыкавшее к одной из старых башен. Здесь горели свечи и суетились какие-то люди, как будто кого-то ожидавшие. Его тщательно обыскали. Все это время уже седой офицер в старом тертом камзоле внимательно вглядывался в его лицо. Недружно и надоедливо шуршали перья нескольких писарей. Комната дежурного офицера была местом не боле дружелюбным, чем сама эта тюрьма. Тут пахло мышиным пометом, горелым воском свечей, и было довольно душно.

- Это действительно Режерон? - спросил офицер, обращаясь к рыжему бородачу, который стоял возле незнакомца.

- Да, господин капитан, - ответил тот, сделав самодовольную гримасу и согнувшись в почтительном поклоне, продолжая при этом яростно смотреть на молодого человека. - Я видел его несколько раз, и уверен в этом. Судите сами, он подходит под имеющееся у нас описание. К тому же на левом плече у этого господина шрам. Это точно он.

- Ты уверен, что не ошибаешься?

- О, да!

Его не стали допрашивать, тем более что он ответил отказом на попытку получить подтверждение того, что он действительно есть тот самый известный всему южному побережью пират. Ночь, похоже, вступила в свои полновластные владения. Его увели. Щелкнул засов и он оказался один между четырех черных стен. На время он дал одиночеству охватить себя. Солома, которая была постелена в углу камеры, на удивление оказалась свежей и пахла, несмотря на омерзительный тюремный смрад, свежим душистым лугом. Шум за дверью утих, и топот приведших его солдат удалился.