Александр Житинский - Эффект Брумма

Вообще-то я в чудеса не верю. От них меня еще в школе отучили. Я верю в науку и прекрасное будущее. Это немного понятнее. Но иногда все-таки чудеса происходят, и с ними необходимо считаться.

Короче говоря, однажды я обнаружил у себя на столе письмо от шефа. Шеф любит со мной переписываться. То есть пишет только он, а я читаю. Шеф часто засиживается в лаборатории допоздна, и тогда ему в голову приходят мысли. Утром я их изучаю. Например, так: «Петя! Подумайте, нельзя ли объяснить аномалии в инфракрасной области межзонным рассеянием». Или что-нибудь в этом роде.

Обычно я не спешу на такие вещи реагировать. Кто его знает – вдруг это бред? Шеф сам так часто говорит. Вернее, кричит, вбегая в лабораторию: «Все вчерашнее бред и чушь собачья!» Почему собачья, я не знаю. Обыкновенная человеческая чушь, каких много. И не самая худшая.

Но на этот раз было нечто новое. На столе лежал почтовый конверт, заполненный фиолетовыми чернилами довольно размашисто. Был написан адрес нашего института, а после словечка «кому» указано просто: «главному начальнику». Не больше не меньше.

К письму скрепкой была прикреплена бумажка, на которой располагалась лесенка резолюций.

«Пименову. Разобраться». Подпись ректора.

«Турчину. Проверить». Подпись Пименова.

«Жолдадзе. Ответить в недельный срок». Подпись Турчина.

«Барсову. Ничего не понимаю! Морочат голову». Подпись Жолдадзе.

«П. Верлухину. Петя, ради Бога, разберитесь в этой чаче и напишите ответ». Подпись шефа.

Верлухин – это я. Ниже меня в системе нашего института находится только корзина для бумаг. Поэтому я не стал накладывать резолюцию, а обратился к письму. Оно меня заинтересовало.

Тем же самым фиолетовым почерком на шести страницах сообщалось, что автор письма обнаружил электрический ток в кованом железе. В скобках было указано: «подкова». Он ее как-то там нагревал на свечке, отчего и текли токи. И в ту, и в другую сторону. Причем большие. Он ими аккумулятор мотоцикла заряжал, а потом полгода ездил. Было написано, что это подтверждает теорию Брумма. Автор попросил повторить эксперимент и дать отзыв на предмет получения авторского свидетельства.

Внизу был адрес. Село Верхние Петушки Ярославской области. Василию Фомичу Смирному.

Я только одного не понял. Откуда в Верхних Петушках известна теория Брумма? Я сам о ней понятия не имел.

Взял учебник. Нет теории Брумма. Полез в физическую энциклопедию. На букву «Б» после Макса Борна шел этот самый Ганс Фридрих Брумм, умерший, как выяснилось, двести двадцать лет назад. Он чего-то там насочинял в своей келье, поскольку был монахом. Кажется, даже алхимиком. Потом все это, естественно, опровергли и поставили на его теории крест. А Василий Фомич хочет этот крест поколебать. Так я понял.

Ну так это проще простого! Я тут же сел и написал:

«Уважаемый товарищ Смирный! Ввиду того, что трудами Максвелла, Герца и советских ученых теория Брумма опровергнута как антинаучная, Ваше предложение не может быть принято. Видимо, в Ваши опыты вкралась ошибка».

В общем, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Лихо я с ним разделался, а заодно еще раз заклеймил Брумма. Нечего ему произрастать на нашей почве!

Потом я изобразил реестр подписей с указанием должности и звания. Получилось внушительно. Ректор института, член-корреспондент. Зам по науке, профессор, и так далее. А внизу скромненько: младший научный сотрудник П. Н. Верлухин.

Отнес к машинистке и сел, довольный проделанной работой. Когда пришел шеф, я коротко доложил о Брумме, и шеф улыбнулся. Кстати, о Брумме он тоже слышал впервые, это я понял по его глазам.

Знал бы он, каким боком обернется этот Брумм, не улыбался бы.

Тут пришел Лисоцкий. Лисоцкий у нас считается солидным человеком. Он все время пишет диссертацию. Он ее пишет уже лет десять. Когда я студентом был, уже говорили, что он ее пишет. Когда он ее наконец напишет, это будет что-то потрясающее. Типа «Войны и мира» Льва Толстого. На заседаниях кафедры он всегда ссылается на трудности. Его за это уважают. Всем нравится, что он уже десять лет преодолевает трудности и это ему не надоело.

У Лисоцкого феноменальный нюх. Если где-нибудь в лаборатории отмечают день рождения, он всегда заходит спросить таблицы интегралов. На что ему интегралы, неизвестно. Конечно, его угощают, иначе неудобно. Он выпивает сухое вино, ест пирожные с кофе, а потом берет интегралы и уходит, извиняясь. На этот раз, я уверен, он тоже зашел неспроста. Что-то ему подсказало зайти.