Крис Роберсон - Золотая гора

Даже в худшие времена жизнь не ограничивалась только работой. А уж в те первые дни условия были не настолько скверными, чтобы отпугнуть винландерских работяг. Большинство из нас не доверяли восточной медицине и здешним травникам, даже если от этого зависела наша жизнь, так что, бывало, в хирурги нанимались мастера со стройки, а винландеры и европейцы с медицинским опытом делались докторами. А проголодавшись, мы хотели поесть то, что напоминало бы о доме, а не рыбные головы и странные китайские фрукты. Первыми владельцами ресторанов стали винландеры, которые поняли, что смогут больше зарабатывать, если предложат трудягам традиционную южную пищу — овсянку, мамалыгу, мясные рулеты и маисовый хлеб, — чем если сами продолжат вкалывать на стройке.

Однако у винландеров имелись и менее приятные пристрастия. Я имею в виду бордели. Их владельцы, китайские деляги, поставляли для «обслуживания» рабочих молоденьких девушек из Винланда. Большинство из них, проданные своими родителями за несколько монет, становились практически рабынями. Контракт заключался на десять лет, и по окончании его они могли быть свободны. Но редко кто из женщин после десяти лет борделя покидал его.

Майкл — упокой, Господи, его душу — по уши влюбился в одну из тех девушек из салуна «Эксельсиор». Она была из Техаса, а звали ее Сусанной Грин или Грин Цзу Сан, как окрестила ее китайская мадам. Майкл влюбился в нее с первого взгляда. Как на грех, и меня угораздило потерять от нее голову. Мы пробыли в Китае только два года, а башня вознеслась к небу уже на несколько километров. С самого приезда туда мы отправляли домой каждую из десяти заработанных монет. Однако, с тех пор как Майкл познакомился с Цзу Сан, он нашел другое применение своим деньгам. Но, заметьте, не для нужд похоти, хотя он и был довольно частым посетителем «Эксельсиора». Нет, ой откладывал деньги, чтобы выкупить Цзу Сан и избавить ее от контракта, взяв в жены.

Так вот, Майкл уже почти собрал нужную сумму на первый взнос, когда мы в последний раз поднялись с ним наверх. Майкл и я, мы работали по принципу «веревка и корзина» и вечно торчали вверху на лесах, сваривая стыки этой решетчатой конструкции и страхуя перемычки. Мы находились на самой верхотуре, должно быть, на высоте километров семь или восемь, и вынуждены были носить тяжелые термозащитные костюмы и дыхательную аппаратуру — даже просто для того, чтобы быть там, наверху. Майкл в тот день сидел в корзине, а я вверху на балке занимался такелажем.

Не могу точно сказать, что там не заладилось. Стоило мне на какое-то мгновение отвлечься и глянуть на бледно-голубое небо, на то, как оно простиралось, уходя за изгиб горизонта, как в следующую минуту раздался звук, похожий на мушкетный выстрел, и начался сущий ад. Когда я посмотрел вниз — так быстро, как сейчас сказал эти слова, — все уже изменилось. Веревка оборвалась над самой корзиной, просто лопнула, как туго натянутая струна, а Майкл висел там, изо всех сил уцепившись за край доски. Далеко внизу летела, кувыркаясь, корзина. Она падала к земле, поворачиваясь то одним боком, то другим, но потом ударилась о край башни, и ее по спирали понесло в сторону от лесов. Я потерял ее из виду, когда она провалилась в гряду облаков. Верхний кусок веревки, все еще прикрепленный к такелажу, как кнут, со свистом отлетел обратно и чуть не обвился вокруг моей груди. Я едва успел отскочить в сторону, а он стеганул о балку с такой силой, словно гром ударил, и оставил в графите отметину, хотя это не тот материал, который легко перешибить.

Ну а перчатки и ботинки у этих термокостюмов не были приспособлены для лазания по стене, хотя Майкл делал все, что только мог. Стены башни были просто пустым каркасом из балок без перегородок, так что брат мог проползти к вершине. Когда оборвалась веревка, он находился всего в нескольких десятках метров ниже меня и сумел вскарабкаться на несколько метров, прежде чем силы его иссякли. И он повис там, вцепившись в балку, и звал на помощь по радио, которое было внутри шлема.

Он звал меня, своего брата, умоляя спуститься и помочь ему. И я вполне мог. Я мог прикрепить прочную веревку к своему страховочному поясу, спуститься вниз и протянуть ему руку. На это потребовалось бы не больше нескольких минут. Я мог опуститься сам, подхватить Майкла, а потом поднять нас обоих в безопасное место. Но я не сделал этого.

Мне хочется сказать, что я не мог, но это неправда. Я мог бы это сделать, если бы не был трусом. До того момента я не знал, что я трус, но, видя, как брат висит над бездной, и понимая, что единственный, кто стоит между ним и Всевышним, — это я, просто остолбенел, не в силах двинуться с места. Я стоял, держась за балку — на большее я не был способен, — и старался отгородиться от криков о помощи, которые доносились до меня из переговорного устройства моего шлема.