Ехать пришлось на другой конец города. С двумя пересадками. Автобус доселе неизвестного Ивашкину маршрута тащился но грязным улицам, о существовании которых Иванихин тоже не подозревал. Он нервничал, поминутно лазил в карман свериться с бумажкой, где Лида все подробно написала, и все-таки вышел раньше, чем нужно — показалось, что проехал.
Чертыхаясь, Иванихин плелся пешком вдоль нескончаемого забора. Пошел дождь, холодный и унылый, совсем не весенний. Как будто природа задолжала его еще с прошлой осени — и вот решила расплатиться. Окрестности казались вымершими давно и навсегда, как после ядерной катастрофы.
Иванихин двадцать раз готов был сдаться и повернуть назад — но что его ждало позади? Серые будни, облезлые, как этот забор, и тоскливые, как этот дождь. А впереди рисовался какой-никакой, но шанс — если верить Лиде. И все-таки он почти разуверился в существовании своей цели к тому моменту, как забор, неожиданно кончился и открыл взору Иванихина искомое.
Приемный пункт стоял на пустыре. Пустырь был классический, советских времен, в буграх и рытвинах, с прошлогодним жухлым бурьяном в рост человека и кучами мусора, в которых не опознавалось ни одной яркой банки или пакета. Иванихин и не догадывался, что в наше время существуют такие реликтовые пустыри.
Под стать окружению была и будка-времянка с надписью: «Приемный пункт», исполненной белой краской по непрезентабельному фасаду. Буквы были корявые, зато большие, видные издалека. Ниже буковками поменьше уточнялось, чего именно приемный пункт — «вторсырья». Надпись недавно подновили — но сама постройка явно простояла здесь не менее полувека, таращась на пустырь бельмами намертво закрашенных окон. Во времена пионерского детства Иванихин таскал в такие будки кипы пожелтевших «Известий» и «Правд» в обмен на дефицитного Дрюона или Дюма. Надо было загодя узнали», есть ли нужная книга, потом долго стоять в очереди…
Очередь была и здесь. Те есть сейчас. По очереди, привычно и уже без восторга одетой в джинсу и кожу, было отчетливо видно, к какому времени она принадлежит. Путешествие в прошлое не состоялось. «Ну и хорошо», — сказал себе Иванихин. Он не за этим сюда пришел, а жаже в каком-то смысле наоборот.
Иванихин, не спрашивая, занял за крашеной блондинкой. Пускали по одному. Никто в очереди с соседями не заговаривал я даже старался на них не смотреть— видать, так здесь было принято. Иванихин честно в течение получаса созерцал гадкий пейзаж и ни о чем не думал — так сказать, медитировал. Наконец настал его черед перешагнуть стальной, протертый многочисленными подошвами порог.
Внутри было светло, тепло, чисто и красиво. Тонированное стекло, полированный гранит, мягкое сияние люстр. Иванихин слегка обалдел от контраста, но почему-то не удивился. «Как в банке», — подумал он, хотя в банках ему бывать не доводилось.
— Впервые у нас, — доброжелательно кивнула ему приемщица. — Документы, пожалуйста.
Иванихин, робея, протянул паспорт. Приемщица была немолодая, в очках, но приятной внешности, с удивительно длинной светлой косой, уложенной вокруг головы в корону — Снегурочка предпенсионных лет.
Женщина деловито простучала что-то на невидимой за окошком клавиатуре и вернула паспорт Иванихину.
— Сколько сдаете? — буднично спросила она.
Иванихин вспотел. «Нужно было снять плащ», — запоздало ругнул он себя.
— А… это… можно я сначала спрошу? Ну, посоветуюсь.
— Пожалуйста.
Снегурочка сдвинула очки на кончик носа, сверкнула поверх стекол синевой глаз.
— Да вы не бойтесь, Павел Сергеевич, — тепло сказала она. — Вас тут не обидят, нам лишнего не надо—только то, что вы сами. Зачем же нервами страдать?
— Ага, — выдавил Иванихин. — Да. То есть нет, конечно. В общем, тут такое дело… Зарплата у нас только в пятницу, а я потратился совсем. Хотел одолжить — ни у кого нет, а Лида, сотрудница, и говорит, что у вас… Я бы это… ну, сдал — а потом бы выкупил, если можно…
— У нас не ломбард, — неожиданно сухо отозвалась приемщица. — Не обмениваем и не возвращаем, читайте правила. — Она ткнула ручкой в стенд, занимающий полстены позади Иванихина. — Либо сдавайте, либо не сдавайте, так-то. Решение ваше. Ну?
Охранник в углу, до сей поры принимаемый Иванихиным за предмет интерьера, вдруг шевельнулся — и стало страшно, словно ожила статуя.
— Сдаю, — осипшим голосом выговорил Иванихин. — С сегодняшнего дня — и до пятницы.
Читать дальше