Евгений Акуленко - Немобильный телефон

- Лучше бы материально... А скажи-ка мне на милость, друг сердешный, что это у нас за аппарат такой?

- Никому не расскажешь? - собеседник понизил голос, - Признаюсь как на духу: Хрен его знает!

- Так ты же со мной разговариваешь как-то!

- Дык, и ты тоже, вроде, разговариваешь... Лучше меня разбираться должен. Умную мысль хотел сказать... Забыл. А, вот, "Когда привыкаешь к холоду и перестаешь его ощущать, это не значит, что стало теплее".

- Сам придумал?

- Слушай! - обиделся собеседник, - Иди спать, давай! Мне завтра вставать рано! - запикал гудок отбоя.

Евгений покачал головой и повесил трубку.

На общей кухне соседка в бигудях, одетая в выцветший халат с вытянутыми карманами, и рваных тапках на босу ногу, жарила яичницу. Евгений поздоровался и поставил на плиту чайник.

"Удивительно", думал он, вглядываясь в сиреневые сумерки за окном, "как жилище накладывает отпечаток на людей, как при свете голой лампочки в патроне бесценная человеческая жизнь превращается, легким движением пальцев превращается в "бытовуху", как выцветают глаза. В коммунальных квартирах водятся", Евгений улыбнулся, "мужики в безразмерных тянучках, одетых коленками назад, с большим пузом, обтянутым грязной майкой, бывшей белого цвета в своем непорочном девичестве. Бреются раз в два месяца, любят дешевую водку и Жириновского, постоянно промахиваются мимо удобств. Раз. Старушки в валенках и халатах до пят, вечно варят воду в ковшиках и целыми днями смотрят в окна и телевизор. Моются реже, чем мужики в тянучках бреются. Два. Мамаши, непрерывно кипятящие белье в огромных баках, которые занимают на плите две конфорки, постоянно стирающие, чистящие морковку и картошку, всегда с красными мокрыми руками, сердитые и недовольные. Три. Их малолетние дети, скользящие в застиранных колготках по драному линолеуму. Они везде таскают за собой пластмассовые машинки, разломанные пистолеты, дудки, самолеты и трехколесные велосипеды. Дети не расстаются с замусоленным черствым печеньем, которое в итоге скапливается где-нибудь за батареей и служит великолепным подспорьем тараканам".

Соседка Евгения принадлежала к пятому типу. Дама неопределенного возраста, между двадцатью девятью и шестьюдесятью годами, с нарисованным на бледном пергаменте лицом. Тонкие губы и густо зачерненные тушью глаза, выглядели настолько неестественно, что казалось, будто яичницу жарит сам Майкл Джексон после очередной пластической операции.

- Женя, это у вас вчера телефон звонил? - делая ударение на слове "телефон", спросила соседка.

Она представилась, как "Татьяна", но Евгений упорно приплюсовывал отчество, подчеркивая разницу в возрасте.

- Да, звонил, - ответил он, оборачиваясь, - А что?

- Так он же не работает, - уверенно предположила соседка.

- Откуда вы знаете?

- А что тут знать? - женщина пожала плечами, - У нас в квартире телефонной линии нет, и у соседей нет. Во всем доме нет. Как же он будет работать?

- А откуда здесь вообще взялся этот аппарат?

- Ой, - махнула рукой соседка, пробуя яичницу, - До вас тут один дед жил. Его и звали все так - Дед, за глаза и в глаза. Вот он и приволок.

- Зачем?

- Зачем, зачем... Затем, что сумасшедший был. Он по телефону по этому денно и нощно бубнил. Мы с Тамарой и видели его редко, нелюдимый он был, дикий. Но тихий.

- А куда он съехал, вы не знаете? - заинтересовался Евгений.

- Чего ж не знаю. Помер он, прости господи. Взял, да и помер.

- Вот как...

- Да-а!.. Только вот когда мебель-то его выносили, так, одно название, а не мебель, - соседка понизила голос, - телефон-то да и зазвонил... Один из грузчиков, молодой парень, снял трубку, послушал. "Молчат", говорит. А мы с Тамарой стоим, ни живы, ни мертвы. Вчера вот опять звонил...

Соседка выжидающе уставилась на Евгения.

- То же самое, снимаю трубку - тишина, - пожав плечами, соврал тот, - Наверное, звонок самопроизвольно срабатывает.

- А разговаривал-то ты с кем? - вкрадчиво поинтересовалась соседка.

- А разговаривал я по сотовому! - Евгений подхватил закипевший чайник, - На работу опаздываю, извините.

Жизнь шла своим чередом, проскакали новогодние праздники, словно пьяные казаки с папахами набок и шашками наголо. Телефон молчал.

Из комнаты потихоньку выветрился нежилой запах, забился в щели под плинтусами, замер под полом, затаился. Медленно, но верно, начал прибавлять в весе день, поблескивать солнышком. А телефон молчал.

Черную тоску вытеснила, выдавила в форточку странная полузабытая грусть, заставляющая легкие трепетать, словно крылья, и уносящая сквозь бетонные перекрытия куда-то ввысь, в облака. А телефон безмолвствовал.