Виктор Колупаев - Сократ сибирских Афин

— Так что ты на это скажешь, глобальный человек? — спросил Сократ.

— Да, — ответил я искренне.

— Клянусь Герой, я восхищен твоими ответами: ты отвечаешь как нельзя короче… Все предыдущее я сказал к тому, что великая сила этого божественного знамения распространяется и на тех людей, что постоянно со мною общаются. Ведь многим эта сила противится, и для таких от бесед со мной нет никакой пользы, ибо я не в силах с ними общаться. Многим же она не препятствует проводить со мной время, но они из этого не извлекают никакой пользы. А те, кому сила моего даймония помогает со мной общаться, делают очень быстрые успехи. И опять-таки из этих занимающихся с успехом одни получают прочную и постоянную пользу, а многие другие, пока они со мной, удивительно преуспевают, когда же отходят от меня, снова становятся похожими на всех прочих. Вот, дорогой мой глобальный человек, с чем сопряжено общение со мной. Если божеству будет угодно, ты добьешься весьма больших успехов, и быстро, если же нет, то — нет.

Сократ был мне симпатичен. Его предельная простота и наивность, смешанная с хитрецой и острым умом, подправленная задиристостью и любознательностью, поперченная страстным желанием докопаться до сути вещей, уже влекли меня к нему, после одного-единственного разговора.

— По-моему, Сократ, нам надо поступить таким образом, — сказал я. — Давай испытаем твоего даймония, общаясь друг с другом; и если он будет к нам благосклонен, тем лучше. Если же нет, мы тотчас же посоветуемся, что нам делать: обратиться ли к другому человеку или же попытаться умилостивить являющееся тебе божество мольбами, жертвоприношениями и всеми средствами, указанными прорицателями и партийными генеральными секретарями.

— Что ж, — ответил Сократ, — если тебе представляется это верным, так и поступим.

— Но, Сократ, одно условие. Ты уже слышал, что меня интересует только Пространство, Время, Жизнь, Смерть, Бог. Причем, именно физические аспекты этих проблем, а не, например, этические или моральные.

— Клянусь собакой, не зря ты именно глобальный человек, хотя и стараешься слегка облегчить себе ношу, сбрасывая с себя мораль и этику. Они ведь, милейший, почти ничего и не весят. Ну, да дело твое. Не мне тебя поучать.

— Что есть истина? — неожиданно даже для самого себя спросил я.

— Не знаю, — ответил Сократ. — Может быть, любовь… Надеюсь, по крайней мере. Но ты-то, глобальный человек, конечно, со мной не согласен?

— Похоже, что нет, Сократ.

— Значит, тебе не понравился мой сон?

— Отчего же… Любопытный сон. Но я хочу заснуть своим сном.

— Нет, милейший, похоже, что ты хочешь заснуть снами всех сразу.

Я, кажется, действительно задремал, или это духота давила на меня. Во всяком случае, я внезапно очнулся. Очнулся с дурной и тяжелой головой. Сократа рядом уже не было.

Я сидел неподвижно и смотрел на Заисток, на крыши двухэтажных деревянных домов, на обезглавленный храм, в котором располагался самогонный завод, на море, где боевая триера продвинулась на один стадий.

За спиной в отдалении шумела толпа. И я знал, что это очередь в прочную временную пирамиду, где для умных и находчивых совестливые ребята делали из минут дни, из дней — года, а из годов, по-видимому, — хоть и небольшую, но все же вечность.

Я встал со скамейки и медленно побрел к центральной улице. Возле Ареопага по-прежнему толпился народ. Кто-то раздраженно кричал. Бегали люди со свитками в руках, что-то сверяли в них, записывали, вычеркивали. Народ проявлял беспокойство, нервозность, но уже нашлись и те, кто и успокаивал, что-то разъяснял, втолковывал. Толпа слегка распахнулась, крепкие ребята образовали коридор, по которому, не спеша, двигался коренастый, упитанный, молодой еще человек, одетый по последней моде в стиле “новый сибирский эллин”: красный пиджак, светлые брюки, цветастая рубашка с ярко-зеленым галстуком. Туфли рассмотреть с такого расстояния не представлялось возможным, но на них тоже что-то поблескивало, наверное, набойки, нашлепки, нашивки из чистого золота. Человек этот начал переходить улицу, и движение машин и конных экипажей моментально приостановилось, хотя никакого светофора или регулировщика на этом перекрестке не было. Человек перешел улицу, тем самым восстановив по ней движение, и тут же попал в объятия Сократа.

— Агатий, славный и мудрый, уж теперь-то мы с тобой наговоримся всласть.

Человек было шарахнулся в сторону, но, зажатый со всех сторон верными телохранителями, одумался, да к тому же, видимо, и знал Сократа, хотя особенного восторга от встречи не выказал.