Ярослав Вольпов - Призывники

В небе появилась тускло светящаяся точка, робко приближающаяся к дому. Значит, мальчик Боря всё-таки заснул, и его тёмные мысли, днём не дававшие ангелу-хранителю даже на километр подлететь к хозяину, наконец растворились в смутных ночных видениях. Ксиурн завис над крышей в ожидании.

— Стой! — как можно более властно приказал он, когда старое, желтолицее существо с обвисшими крыльями достигло дома. — Ты ангел-хранитель Бориса Захарова?

— Я, — кашлянул тот. В его голосе звучала смертельная усталость; Ксиурн удивился про себя, как, а точнее — зачем было доводить себя до такого состояния, надрываясь в борьбе с грехами и пороками. Неужели ангелам некуда сбежать со службы? Или за ними так же следят, как за призывниками?

— Душу твоего хозяина забирают в Ад, — тем же стальным голосом сообщил он, отогнав ненужные мысли. — Тебя требуют явиться с отчётом и предоставить сведения…

— Господи! — всплеснув крыльями, закряхтел ангел. — В Ад? Бореньку? Тут ошибка, тут точно ошибка! Рановато ему, он ещё исправится! Я сейчас полечу, всё расскажу… Не надо его в Ад! Я сейчас, сейчас!..

— Э, куда? — одёрнул Ксиурн ангела, уже изготовившегося лететь вниз. — Крылья сдай! С белыми крыльями в Ад — где это видано? Я их приму на сохранение; когда дело разрешится — верну в целости.

Наивное создание лишь покивало трясущейся головой и, отстегнув крылья, вручило их Ксиурну, после чего камнем рухнуло вниз и провалилось сквозь землю. Учитывая то, что его, согласно плану, уже поджидал Хот, возвращать крылья Ксиурн в ближайшее время не планировал.

Прицепив их к плечам, дух не смог сдержать вздоха облегчения. Свободен!.. Наконец-то!.. Единственный из всех призывников его цикла, он мог наслаждаться жизнью на земле, не боясь никого и ничего. Молодец, Хот, умница, Хот, вечной тебе жизни!..

«Господи… услышь меня, Господи, услышь меня, ангел-хранитель…»

Ксиурн чуть не подпрыгнул прямо в воздухе. Откуда этот голос?

«Светлый ангел, услышь рабу твою… Спаси и сохрани моего внучка, наставь на путь истинный…»

Голос становился всё громче, зудя в мозгу Ксиурна ещё навязчивее, чем телепатическая речь Абхота, более неумолимо, чем приказы призывной комиссии. К нему прибавился ещё один: «Светлый ангел, вразуми моего сына, избавь от козней лукавого…»

Ксиурн пытался зажать уши, но это не помогало. Он уже не слышал ни шороха листьев, ни свиста ветра в ветвях. Всё заполнили голоса, не смолкающие ни на минуту. К ним вскоре прибавились и образы — сначала расплывчатые, затем всё более отчётливые: некрасивая женщина, рано постаревшая и поблекшая, шепчущая в подушку заветные слова… Древняя старуха, морщинистой рукой крестящая перед иконой высохшую грудь… И самая страшная, самая мучительная для взгляда Ксиурна картина — маленькая девочка, вокруг которой на пять перелётов совы нет места злу…

«Ангел-хранитель, помолись за душу моего братика… Пусть он выбросит свои нехорошие игрушки и перестанет сердиться…»

— Замолчите! — завопил Ксиурн. — Заткнитесь! — «Ангел, спаси и сохрани…» — При чём тут я? — «Да будет воля твоя…» — Зачем вам вообще сдалось это адское отродье? — «Ибо есть царствие твоё…» — Замолчите, я не могу вас больше слушать! Я же ничего не могу сделать! — «И сила и слава во веки веков…»

И не помня себя от боли, которую ангел-хранитель мальчика Бори обязан был разделить со всеми, кто молился за заблудшее дитя, Ксиурн прямо через крышу бросился в подвал. Он упал на колени и стал царапать бесплотными пальцами землю в центре почти стёршейся пентаграммы.

И ударом, распластавшим его по полу, сверху упало сокрушительное:

«Аминь…»

— Хот! Забери меня отсюда! — рыдал Ксиурн. — Заберите меня, кто угодно! Возьмите обратно в призыв! Я же не знал, что боль от невозможности совершить большое зло — ерунда рядом с болью от невозможности совершить маленькое добро! Я не знал, что быть ангелом на Земле настолько мучительнее, чем самым захудалым демоном в Аду! Хот, где ты!..

Но пентаграмма на полу равнодушно молчала.

В оригинале: «Пх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р» льех вгах'нагл фхтагн» — «В своём доме в Р'льехе мёртвый Ктулху спит, ожидая своего часа».

В оригинале: «Lasciate ogne speranza, voi ch'intrate» (ит.) — «Входящие, оставьте упованья»

Изыди (лат.)