Орсон Кард - Из лучших побуждений

- В этом-то и заключается ваша неординарность, мистер Клауэрд. Точнее сказать - ваши психические отклонения. Вам постоянно хочется разбить вдребезги привычный мир.

- Когда я читаю Достоевского, моя душа ликует.

- Думаю, вы уже по двадцать раз перечитали все романы Достоевского. И раз по десять - все романы Толстого.

- Сколько бы я ни читал Достоевского, для меня это всегда словно впервые!

- Мы не можем исполнить вашу просьбу и отключить ваш телевизор.

- Тогда я покончу с собой! - закричал Хирам. - Но так жить я больше не могу!

- Заведите друзей, - повторил свой совет Ариец.

Хирам шумно дышал и обливался потом, пытаясь обуздать гнев.

«Все в порядке. Я не сержусь, - мысленно повторял он. - Давай, совладай со своими эмоциями, задвинь их подальше и улыбнись. Улыбнись Арийцу».

- Ведь вы мне друг? - спросил Хирам.

- Если позволите им быть, - ответил Ариец.

- Позволю.

На обратном пути Хирам завернул в церковь, мимо которой часто ходил. Хирама мало интересовала религия; из романов он узнал все ее стороны, и явные, и тайные. Марка Твена религиозные искания лишь забавляли, Достоевского они терзали и иссушали, а Пастернака и вовсе сгубили. Однако мать Хирама была примерной прихожанкой и посещала пресвитерианскую церковь... Хирам толкнул тяжелую дверь и вошел.

Вместо алтаря он увидел громадный телевизионный экран, на котором как раз одна сцена сменилась другой: молодой проповедник отошел в сторону, пропуская вперед священника постарше. Тот взмахнул рукой и начал что-то говорить о Христе. Звук был негромким, и Хирам разобрал только слово «Христос».

На стенах церкви висели кресты - целые ряды крестов. Церковь была протестантской, потому ни на одном из крестов Хирам не увидел распятого, истекающего кровью Иисуса, однако его воображение быстро дорисовало недостающее. Перед его мысленным взором встал Иисус, пригвожденный к кресту - так, что шея оказалась на пересечении перекладин.

Но почему именно крест? Хирам стал думать о символике креста. Две перпендикулярные линии: горизонтальная и вертикальная, с одной-единственной точкой соприкосновения. По сути дела это - жизненный путь человека, который идет в вечность и даже не оглядывается на тех, с кем он сталкивается по пути. И у каждого из людей - свой путь... Свой крест.

«Но сегодня он уже не является символом нашего жизненного пути, - думал Хирам. - Сегодня мы - не прямые, а кривые, замкнутые на самих себя, помещенные внутрь маленьких сфер. Никто не хочет выбираться из своей сферы наружу. Это страшно. Каждый кричит: „Не вытаскивайте меня отсюда! Мне здесь так уютно и безопасно! Не дайте мне выпасть из моей скорлупы и оказаться на краю мира, откуда можно рухнуть в неведомое!“ Мир и так колеблется на грани падения в неведомое, это ясно. Но упасть должны все; нам претит мысль, что кто-то может выкарабкаться и уцелеть. А сам-то я хочу

выкарабкаться и уцелеть?»

Эпоха крестов миновала. Наступила эпоха сфер. Скорлупок.

- Мы - ваши друзья! - убеждал с экрана пожилой проповедник. - Мы можем вам помочь!

«Если бы вы знали, какое это наслаждение - брести по жизни одному», - мысленно ответил священнику Хирам.

- Зачем вам страдать от одиночества, если Иисус способен взять ваши тяготы на себя?

«Будь я по-настоящему один, у меня не было бы никаких тягот».

- Так возьмите же свой крест и вступите в битву, - взывал проповедник.

«С удовольствием, если бы я только знал, где именно мой крест», - ответил ему Хирам.

Он вдруг сообразил, что не слышит голоса, исходящего из колонок гигантского телевизора. Вместо этого он вслух произносил собственную проповедь. Трое прихожан на последней скамье удивленно косились на него. Хирам виновато улыбнулся, втянул голову в плечи и поспешно вышел.

По дороге домой он весело насвистывал.

- Тедди, Тедди! - встретил его голос Сары Уинн. - Что мы наделали? Что теперь будет?

- Все было изумительно, - ответил Тедди. - Я рад, что это наконец-то произошло.

- Ой, Тедди! Я никогда себя не прощу!

И Сара, разумеется, заплакала.

Хирам ошалело стоял перед экраном. Итак, Пенелопа уступила домогательствам, бросила ткать и согрешила с Тедди.

«Тут что-то не так», - подумал он.

- Тут что-то не так, - вслух повторил Хирам.

- Я люблю тебя, Сара, - сказал Тедди.

- Я этого не вынесу, Тедди, - всхлипывала Сара. - Сердцем чувствую: я убила Джорджа! Я его предала!

Пенелопа, неужели в мире не осталось добродетели? И куда подевалась Артемида-охотница? Осталась лишь Афродита, готовая ежечасно совокупляться с любым мужчиной, богом и даже бараном, которые обещают ей вечную любовь, а дают жалкие крохи.