Аркадий Шушпанов - Удар молотобойца

Имя-отчество педагога были, как у Лермонтова, -- Михаил Юрьевич. А фамилия подкачала – Савоськин. Когда Ростик вошел и поздоровался, тот, подобно легендарному Цезарю, занимался двумя делами одновременно. Вносил записи в журнал спецдисциплин и слушал плеер. Наверное, поэтому на Ростике Михаил Юрьевич сфокусировался не сразу. Даже посмотрел так, будто видел впервые.

– Он охотится за мной, – сообщил Ростик без всякого вступления.

– Кто? – Савоськин выпрямился, извлек крохотный наушник и убрал в карман черного пиджака.

– Помните, мы Чехова проходили? – Ростик посмотрел на классную доску. Михаил Юрьевич обернулся и взглянул туда же.

На доске твердая рука вывела дату и тему занятия: «Русский символизм».

Каллиграфический почерк Савоськина был предметом разговоров. Впрочем, не только он.

Выглядел Михаил Юрьевич лет на тридцать. В лицее появился недавно, с начала учебного года. Читал два спецкурса, а когда классная Эльвира вдруг подхватила грипп задолго до сезона эпидемий, согласился ее замещать.

Откуда взялся Савоськин, никто не знал. Лекторов из университета представляли: «Доктор наук, профессор такой-то». Михаила Юрьевича назвали просто по имени.

А Чехова должны были пройти еще в мае. Он значился последним в лицейской программе за десятый класс. Но тему Эльвира перенесла на осень, а сама вот занемогла.

Михаил Юрьевич повел дело основательно. Читали много, в том числе и вне программы.

– Вы тогда эпиграф на доске написали, – Ростик процитировал: – «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял бы кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные…»

– Да, было такое, – ответил Михаил Юрьевич. – Это из «Крыжовника». Вы его не проходили.

– Неважно. Он за мной охотится.

– Кто? – Разговор явно сворачивался в кольцо.

– Кто-нибудь с молоточком. Он есть. У меня – точно.

– Подожди, – остановил Савоськин. – Это ведь рассказ, там человек мечтал стать помещиком и посадить крыжовник. В конце концов посадил. И ничего ему стало больше не надо. Все по барабану, как говорит ваш Макс Разумовский. Вот потому его брат, доктор, – не Макса брат, а помещика, – и сказал, что у каждого за дверью должен стоять кто-то с молоточком. Чтобы тот, кто доволен и счастлив, не забывал, что есть несчастные. Фигура речи.

– Никакая не фигура, – мотнул головой Ростик.

– Подробнее.

– Я… не знаю, откуда он взялся. Это как раз после того урока было. Я стук услышал. А потом увидел его. На улице. Стоит и смотрит на меня. А в руке – молоток. И в одежде такой… ненашенской.

– Он тебе что-нибудь сделал?

– Ничего. Я убежал сразу. А потом часто его видел… то есть слышал. Он стучит в дверь. Открываю, а там никого.

– А зачем стучит? – вдруг поинтересовался Эльвирин наместник. – Что ему надо?

– Не знаю, – Ростик вздохнул. – Я же крыжовник не выращиваю. И есть не люблю.

Еще он хотел сказать, что не считает себя ни довольным, ни счастливым. Даже до появления этого типа в плаще-крылатке не считал, а после – и подавно. Тот пришел не по адресу, вот что обидно.

По стене тянулась коллекция портретов: русские классики устало наблюдали за тем, как ветреная младость читает их труды. Теперь, за неимением других объектов, внимание сосредоточилось на одном Ростике. Лишь Федор Михайлович был по обыкновению весь в себе: сложив на колене сильные руки каторжника, напряженно смотрел в пол. Зато Антон Павлович, который замыкал коллекцию, проницательно следил за Ростиком через пенсне. Будто сто лет назад поставил эксперимент и теперь с любопытством ждал результатов.

– Ты кому-нибудь говорил? – нарушил молчание преподаватель.

– Нет, никому. Только вам…

В самом деле, а кому еще? Родителям? Скажут: дурью не майся, поступать летом, в армию, что ли, захотел – и так далее, по тексту. Лучшему другу Виту Колосову? Крутанет пальцем у виска: фильмов меньше смотри да Кинга не читай на ночь. Классной Эльвире? Нет, Эльвире тоже нельзя, да и болеет она.

Так что оставался один Савоськин. В конце концов, он эту кашу и замутил… то есть заварил. Вместе с Чеховым. Но до Чехова уж точно не дотянуться.

– Чем я могу помочь? – спросил Михаил Юрьевич, словно прочитав мысли Ростика.

– Не знаю… Что мне делать? – Ростик невзначай скосил глаза на портрет Чернышевского, затем перевел снова на преподавателя. – Вы думаете, я того? Крыша съехала?