Песах Амнуэль: Полдень XXI век, 2010, № 09

Для него «первая встреча» была вчера, в библиотеке обсерватории Кека. Он увидел женщину за компьютером, и сладкая печаль, возникшая сразу и неотвратимо, заставила его остановиться и долго смотреть, как Лайма перелистывала страницы лежавшей перед ней рукописи, как переводила взгляд на экран, что-то с чем-то сравнивая и нажатием клавиши отмечая необходимые места. Он стоял, смотрел и знал, что не скажет этой женщине о своем чувстве, о том, что никогда прежде не испытывал такой нежности, жалости, острого желания и еще каких-то душевных нюансов, которые сам себе не мог объяснить.

— Я знаю, — сказала Лайма.

Они потянулись друг к другу. «Какая она худенькая», — подумал Леонид, обняв Лайму, неловко поцеловав в шею и испугавшись своей настойчивости.

— Еще, — сказала Лайма. Или это был внутренний голос?

Мысли спутались. Он целовал подбородок, щеки, стараясь не касаться губ, потому что Лайма говорила… что? Он не сразу стал понимать.

— Том был с ней в отеле… — Звуки плыли невидимыми волнами, Леонид различал хорошо если каждое третье слово. Может, говорила другая Лайма, та, что в мире, где Том…

— Ты не… я потом была как… а с тобой… извини, что… — плававший в воздухе источник звука постепенно сконцентрировался, вобрав в себя звучавший ниоткуда голос.

— Ты пришел… сподвигло… поколений… — И еще какое-то слово прозвучало, совсем непонятное, может, из гавайского языка, может, из другого, которого Леонид не знал.

На секунду голос затих, и Леонид воспользовался паузой, чтобы поцеловать Лайму в губы, ее волосы щекотали ему лоб и уши, это было так замечательно, что мысли пропали и не вернулись, даже когда Лайма легким, но твердым движением оттолкнула его и, мимолетно проведя ладонью по щеке, оперлась о столешницу обеими руками.

— Поразительно, — сказала она, и волна напряжения, державшая Леонида на гребне, схлынула — это был голос его Лаймы, женщины, которую он знал всего сутки, но без которой, похоже, следующие сутки прожить был уже не в состоянии.

— Я хорошо помню, — говорила Лайма, не глядя на Леонида, — что было вчера, и что было год назад, и как мы с Томом познакомились, как мы с ним стали близки, и день, когда он погиб. И помню совсем другое. Будто было со мной, не во сне. Сны я помню иначе, сны расплывчаты и бездетальны, а в этих воспоминаниях я могу вызвать мельчайшие подробности…

Она повернулась, наконец, к Леониду.

— Это было? — спросила Лайма голосом неуверенной в себе девочки, выпущенной из родительского дома в большой мир и запутавшейся в его неизбежных лабиринтах.

— Да, — кивнул Леонид. Он боялся, что новая память Лаймы, просыпавшаяся и еще сонная, погружавшаяся и вновь всплывавшая, непредсказуемо отреагирует на любое его слово, может даже — на мысль.

— Леня, — сказала Лайма, — Тома не спасут. Невозможно. Он… так получилось… здесь.

— Да, — подтвердил Леонид.

— Был здесь, — уточнила Лайма.

— Да.

— А мы с тобой…

— Я не знаю, — осторожно сказал Леонид. Он только сейчас понял, что Лайма говорит по-русски, причем с московским акцентом.

— Как мы теперь будем жить? Мы с тобой убили Тома.

— Мы? — вырвалось у Леонида.

— Я вспомнила, кто такая Минни, Леня. Ты не помнишь?

— Нет, — пробормотал он. Он и не пытался вспомнить.

— Минни, — Лайма повторила имя неуловимо саркастическим тоном. — Минни, не женское имя, а образ.

— Лайма… Ты говоришь по-русски.

— Я… — Лайма помедлила. — Я русского не знаю. Сейчас вспомнила, потому что…

Иногда люди начинали говорить на языке, которого не могли знать. Вспоминать о событиях, которые в их жизни не происходили… Неужели?..

— Квантовое перепутывание. Ты вспоминаешь себя-другую. Говори… пока не забыла.

— Вряд ли я смогу забыть, — с горечью произнесла Лайма. — И вряд ли захочу. Эта Минни…

«Господь с ней, с Минни, — подумал Леонид. — Вспоминать нужно о другом».

— Мы были с Томом в Гонолулу… не перебивай меня…

— Может, тебе проще по-английски?

— Нет. Мы поехали с Томом в Гонолулу купить новый аэрак — у старого что-то сгорело, я совсем не разбираюсь в технике, ни там, ни здесь. Я знаю, это был Гонолулу, но не такой, каким я его помню, то есть, теперь я помню его и другим… Над городом будто протянут ковер, он полупрозрачный и плавает в воздухе, как… да, будто ковер-самолет в арабской сказке. Я прочитала «Тысячу и одну ночь», когда в университете учила арабский… арабский? Я никогда его не… Да, там. Я вообще-то не читала «Тысячи и одной ночи», в детстве любила наши гавайские сказки, ты обязательно должен… Я тебе сама буду рассказывать, можно? Потом… А других сказок не читала, меня тянуло на сентиментальные истории, я сто раз перечитывала «Без семьи», очень плакала… Так я о чем? Почему ты меня не перебил?