Анастасия Монастырская: Теща Дракулы

— Будет тебе! Пойдем лучше домой, сами разберемся! Дома!

— Ах ты, кобель! Еще утешать меня будешь! — Микаела в сердцах пнула мужа. Тот отлетел на несколько шагов и поднялся, потирая ушибленный затылок.

— Цыц! — теперь Дракула едва сдерживался, чтоб не рассмеяться. Целое представление! Даже обидно, что Виорика ушла, посмотрела бы, да поучилась. Надо ж, мужичонки не видать, а вон как любят: с жизнью готовы расстаться, лишь бы он себе еще одну зазнобу нашел после того, как жену и тещу похоронит за княжеский счет. — Цыц, говорю! Развели тут, понимаешь, историю. С вами, полюбовнички, разговор короткий будет. Против бога пошли, но судить вас не стану. Судить — божье дело. Мое — путь вам указать. Любовь промеж вас, конечно, незаконная, но все ж, как ни крути, мне понятная. И твои мысли, молодка, тоже ясны. В своем ты праве. А вот казнить никого из вас не стану. Колья на сегодня кончились. Запастись не успели. Уж извините, господа хорошие.

Разом побледнели, осознав, мимо чего прошли и не заметили. Молодка тихо ойкнула и схватилась за грудь. Сердечко, небось, сейчас как молоточек стучит, неровен час — лопнет от страха.

— Ебата!

Писарь тут же подскочил, демонстрируя похвальную готовность исполнить любой приказ господаря.

— Мужа с женой разведешь, и пусть завтра венчаются, без промедления. Негоже, чтоб ребеночек во грехе рождался.

— Какой ребеночек? — встряла Микаела и вдруг осеклась.

— А такой! Не дал тебе господь детишек, так мать братцем или сестричкой одарит. Пусть и не такая большая радость, но все же!

Микаела смерила мать и мужа ненавидящим взглядом, но промолчала.

— Твое величество! — Ебата не знал, что и делать. — Как же я их разведу? Запрещено ж!

— Где запрещено, там и разрешено, только лаз знать надобно. Священника сговорчивого найди! Станет упираться: пригрози, как умеешь. Но завтра пусть венчаются. Сам на свадьбу приду. Проверю!

— А я? — пухлые губы Микаелы задрожали от двойной обиды. И мужа лишилась, и мать будет счастлива. — Как же я? Позор-то какой!

— А ты не плачь, красавица! — заблажил князь, стальными пальцами ущипнув за румяную щеку. На щеке мигом налился синяк. — Я тебе другого мужа найду — молодого, сильного и верного. А коль засмотрится на другую, ко мне смело беги — сто плетей отвешу, чтоб знал, как от такой хохлатки деру давать!

— Ну, ты и разрешил суд, твое величество! Не ожидал! — признал Ебата, когда просителей свели со двора. — Думал, всех троих вздуешь, а ты их огладил. А ну, как повадятся теперь мужики по тёщам бегать, только их и свищи!

— Это вряд ли, — без тени улыбки ответил князь. — Тёща — товар штучный, ее глупыми словами да бешеной лаской с пути верного не совратишь. За дочку свою жизнь положит. Да еще и кобеля за мудья ко мне приволочет, чтоб по чужим женкам не бегал.

— А здесь тогда что? — скривился Ебата. — Почему мать супротив дочери пошла?

— А здесь, дурья твоя башка, любовь. Знаешь, что такое?

— Чай, не мальчик…

— Говорю ж, дурак. Палку свою где ни попадя бросать, большого ума не надо, — сноровки да желания довольно. Но чтоб за другого добровольно жизни лишиться и о чужих интересах думать прежде своих, иные чувства нужны. За любовь многое можно простить.

— М-да? — недоверчиво спросил Ебата. — И когда зятек с тещей путается тоже любовь? А дочке за что мучения? Хоть режь, твое величество, а не по-людски выходит!

— Мое слово сомнению подвергать?! — взъярился Дракула. — Надо мной насмехаться?! Пшел на конюшню!

Ебата не сделал попытки оправдаться, напротив, постарался, как можно быстрее исчезнуть. По шее Дракулы потекла горячая кровь. Голова внезапно закружилась, губы онемели. Сорвал с куста еще зеленый лист и приложил к ранке.

— И что за день сегодня такой заполошный? Почему не ладится?

Август, твое величество. Август.

Август месяц для Влада III Дракулы всегда был особенным. Месяц его торжества, месяц долгожданной победы и месяц сладкой, обжигающей мести. Два года назад он, наконец, занял свой трон, доставшийся ему по праву рождения и по праву воина. Слишком он долго ждал своего часа, чтобы теперь отдать Валахию с позором, да еще кому — туркам! Вот и приходилось притворяться, усыпляя бдительность турецкого султана.