Сергей Эс: Бойтесь, данайцы

— А читал-то ты что? — как бы между прочим обронил Хольц.

Он с прищуром посмотрел на предка.

— Читал? — опять разволновался Чарльз. — Ну этот… как его… доклад читал!

— Да не дрейфь, предка! Никому не скажу!

Хольц опять через прищур, но уже покровительственно посмотрел на Чарльза.

— Ничего я не др… не дрельфлю! — вскинулся предка. — Тьфу-ты! Где ты слов таких нахватался, катафак Ю?

— Доклад это был! — снова повторил он.

В ответ Хольц хитро взглянул на Чарльза.

— Доклад, который «Словом» зовется, — проговорил он.

Чарльз поднял на Хольца взгляд.

— Ну «Слово»! — сказал он с вызовом. — Ну и что?

— Но ведь не просто «Слово», — Хольц продолжал смотреть исподлобья. — «Слово о полку…»

Он выдержал паузу и добавил:

— Как там этого русского звали? Игорем, кажется?

Чарльз отвел взгляд.

— Не ожидал, предок, — проговорил Хольц, — от тебя не ожидал.

Он усмехнулся и, измерив предка взглядом, вышел из комнаты.

Чарльз остался один. Настроение было совершенно испорчено.

Да, он действительно читал старую русскую книгу. И, действительно, от него такое совершенно нельзя было ожидать. Вернее, когда-то нельзя было ожидать.

Русские книги не то что запрещено было читать, но просто не принято было это делать. И когда-то Чарльз был твердым поборником сего правила…

Чарльз очень долго прожил на этом свете. Надо сказать, что было время, когда люди вообще столько не жили. Не всякие жизненные принципы испытывают подобное испытание временем. Особенно такой принцип. Но неспроста он читал сегодня древнюю русскую книгу. Еще по молодости ему довелось стать свидетелем того, как этот большой народ полностью ушел в небытие.

Вообще-то, это должно было случиться за пятьдесят лет до его рождения. По крайней мере, так это планировалось. Но в контрольный срок откуда-то из тайги вышли неучтенные приверженцы какой-то секты. Самым большим сюрпризом оказалось то, что у них сохранилась способность к деторождению. Они начали активно плодиться.

Однако законы истории неумолимы. Особенно, когда эта история творится самими людьми. С сектантами церемониться не стали. Осуществить поголовную стерилизацию было лишь делом техники. Это сделали прямо из космоса. Ну а затем обеспложенным людям дали возможность спокойно дожить до старости.

Остатки империи доживали свои последние дни уже при Чарльзе, и он в те годы ходил преисполненный чувства радости и гордости. Это было осознание торжества исторической справедливости, перемешанное с самыми высокими чувствами благородства. Ведь с диким народом, являвшим собой исчадие зла, поступили очень и очень гуманно. На него не сбрасывали атомные бомбы, его не сжигали в крематориях, просто остановили процесс его воспроизводства, и все. Огромная держава спокойно, без страданий и горя ушла в историю.

Это было даже очень трогательно. Миллионы людей плакали у экранов телевизоров во время прямой трансляции из больничной палаты, где умирала последняя представительница нации. Древняя старуха до самой последней минуты была в ясном уме и находила в себе силы разговаривать с посетившими ее президентами всех стран мира. Когда она испускала дух, у ее изголовья сидел президент Соединенных Штатов Южной, Северной Америки, Нидерландов и Японии (сокращенно: СШЮСАНЯ. Заметим еще в скобках, что вместо слова «Нидерландов» в этом названии должно было бы стоять «Европы», но так произошло, что в обиходе американцы называли эту часть света «Нигерландией», а то, что бывает в американском обиходе, иногда по недосмотру попадает и в их Конституцию. Ну а затем, чтобы не тратиться на большие изменения, ошибку слегка подредактировали, тем более что, как выяснилось, страна с похожим названием и в самом деле входила в состав Европы).

Старуха держалась достойно. Она даже позволила себе напоследок дерзнуть президенту СШЮСАНЯ, сказав очень мудреную фразу, смысл которой не каждый даже понял. Она говорила что-то вроде того, что напрасно сгубили великий (ни больше — ни меньше!) народ, что русская земля отомстит за это. Дальше был бред о том, что русский дух — это не пустой звук, это порождение самой земли и природы, что на огромные русские земли теперь хлынет масса людей разных вер и национальностей, но, чтобы им вместе ужиться на этой земле, все равно придется возродить обычаи, порядки и даже образ мышления умершего народа, что это произойдет независимо от чьей-либо воли, а самое главное: мешанина языков, диалектов, произношений в конце концов сольется в нечто общее, породив русский — именно русский — говор, поскольку на такой суровой земле объединяющий говор может быть только по-русски простым и гибким, и новый сцепляющий нации язык вновь окажется русским. «Великим и могучим…» — чуть слышно проговорила она свои последние слова, если не считать совсем уж предсмертного бреда, от которого, правда, слегка взбледнули прыщики на лице президента и с которым губы старухи застыли навеки.