Макс Олин - Иероглиф Кальвина

Мягкий неоновый свет ламп скользил по зеленоватому лезвию, похожему на древесный лист. Ближе к рукояти его украшал причудливый золотой иероглиф.

— Очень трудно судить поступки того, кто отличается от нас. — Я разглядывал пришельца сквозь толстое стекло соседней каюты. — Ты считаешь, он должен был взять эту штуку и вырезать себе кишки? Как допотопный японец? А они у него есть, эти самые кишки?

— Он не похож на растение.

— Разве? Давай попросим врача поставить ему клизму и принесем ночной горшок.

Лина скривилась и ушла. Шутка и вправду получилась отвратительной, Но, знаете ли, в мои обязанности не входило пригревать и откармливать полудохлых пичужек, которые к тому же могут быть опасны. Если бы не Лина, этот болезненный заморыш никогда бы не оказался на борту моего корабля. Впрочем, особых неудобств заморыш нам пока не доставил, и оставалась надежда, что не доставит вовсе.

Опять этот сон. Боже, сколько это будет продолжаться? Уже неделю…

Отключи мемокамеру, черт бы тебя побрал! (экран гаснет) Каждую ночь! (тяжелое дыхание)

Рубашка мокрая от пота. Сейчас вернусь, минутку… (долгая пауза, шум воды)

Так лучше. Может, стоит поговорить с доктором? Не знаю… (пауза)

Мне снится комната с грязными стенами, без окон и без дверей, в центре которой на старой пеньковой веревке покачивается висельник. Его одежда, лицо и волосы покрыты отвратительным белым налетом. Знаешь, как мука. А глаза, красные, налитые кровью, смотрят куда-то вдаль. Сквозь меня.

В комнате светло, хотя я не вижу ламп.

И так тихо, что слышен стук собственного сердца.

Мне очень страшно там, во сне. (пауза) К чему это снится? Что я должен понять? Я схожу с ума. (пауза) Хорошо, что рассказал тебе обо всем. До завтра.

Запись от 452.3, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам

Пока врачи пытались вернуть Холу жизнь, там, на его планете, среди мертвых руин, копошились исследовательские боты. Информация могла пригодиться Ассоциации военных торговцев. История гибели целого мира должна была впечатлить начальство. Я как минимум рассчитывал на повышение по службе.

Возможно, вы скажете, что зарабатывать на чужих бедах аморально и гнусно. В то время я так не считал. Мы оказались первыми мародерами в этом уголке Вселенной — грех отказываться от предложенной наживы. Отдел информации обещал собрать все сведения из планетарных каталогов и предоставить их мне не позже завтрашнего вечера.

Успехи же с Холом были невелики. Лина повадилась проводить вечера в его каюте и рассказывать пришельцу о Земле. Ее голос забавно искажался кислородной маской. В соседней каюте, которую переделали в медотсек для экзобиологов, были установлены микрофоны, и я подслушивал, каюсь.

Лина рассказывала пришельцу о зеленой траве, мягкой и душистой, и пронзительном голубом небе. О свежем ветре, который приносит с собой запахи моря или хвойного леса. О гигантских горных хребтах, на фоне которых люди чувствуют себя песчинками, и огромных океанах, населенных миллиардами живых существ. Она вспоминала яркое рассветное солнце, шорох осенних листьев и пушистые зимние снегопады, закрывающие весь мир белым полотном.

До сих пор я старался не вспоминать о Земле. Только Бог знал, когда закончится служба и мы вернемся. Но, черт бы ее побрал, я чувствовал, как из самой глубины сердца рвется наружу бесконечная, всеобъемлющая тоска…

Иногда Лина напевала чужаку песенки. Чаще всего колыбельные или какую-нибудь ерунду из родного техасского репертуара. Моя русская душа никогда не понимала ее фольклорных пристрастий. Даже фамилию мою Лина произносила на английский манер, с ударением на «а».

Впрочем, только после этих вечеров я наконец-то стал понимать, что творится в голове у моей жены. Каждый раз она тратила на Хола один кислородный баллон. Ей нравилось думать, что после каждой беседы взгляд чужака становится более осмысленным, хотя я этого не замечал. Лине было все равно, знает ли Хол ее язык. Она не обращала внимания на мое ехидство.

«Главное то, что он умеет слушать, — говорила она, забираясь под одеяло и пытаясь согреться, прижавшись ко мне. — И что больше он не остается один…»

Кто он такой? Почему не дает мне покоя? (свет от экрана падает на лицо Виктора, и видно, что его виски блестят от пота)

Я не могу больше. Висельник… (он закрывает лицо ладонью)

Отключи мемокамеру, в темноте мне проще рассказывать. (экран гаснет)

Почему мой мозг раз за разом выдаёт одну и ту же картинку?