Ник Гали - Падальщик

— Забудь об этом, ты не убьешь, — пообещал голос, — подумай лучше еще вот о чем: что делает одного человека хорошим и добрым, а другого злым и дурным? Ведь одним быть добрее легче, чем другим, — тебе ли этого не знать? И вот есть люди, призванные сливаться в единое с благим созиданием, которое производит мироздание, и есть люди, которые призваны сливаться в единое с благим разрушением, которое оно производит. Созидание и разрушение — части одного. Важно лишь, чтобы люди не думали, что это они творят созидание и разрушение. Важно внутренне слиться с тем, что творит мироздание, и что из этого ближе тебе.

— Я не понимаю, — в отчаянии прошептал Ли-Вань.

— Оглянись вокруг, — сказал голос, — никто не скажет, что природа зла, потому что создала тех, кто помогает ей убивать и убирать с земли то, что умерло. И те, кто едят трупы, творят красоту, потому что некрасиво, когда вокруг лежит падаль. Тот же, кто внутри себя соединяется с самой природой и разделяет в ней это ее стремление к красоте, сам красив. И вот, не кори себя за то, что ты родился Падальщиком. Сам не убивай никого, но кормись справедливой карой, наложенной на других мирозданием. Вот твой путь.

— Но ведь, — прошептал Ли-Вань совсем тихо в третий раз, — если я тебя послушаю, я никого не убью?

— Никого, — так же тихо прошептал в ответ голос, — ты просто ощутишь радость от смерти другого — ту сладость, которую чувствует падальщик. И эта сладость будет полезна мирозданию.

— И я это сделаю всего один раз? И потом буду свободен?

— Конечно, — еще тише сказал голос, — ты не первый и не последний, кто спасается темным путем. Каждый должен в своей жизни хоть раз побыть Падальщиком. Тебе просто это ближе, чем другим.

На утренней молитве после разговора с Голосом, Ли-Вань, не вполне уверенный в том, с кем он беседовал ночью, тем не менее, попросил Будду дать ему возможность отдаться своей страсти и ощутить радость от чьей-нибудь смерти, справедливо наложенной мирозданием, — с тем, однако, чтобы он, Ли-Вань, не был причиной этой смерти.

«Если мироздание сделало меня таким, каков я есть, — сказал он Будде, — в этом должен быть какой-то смысл. Я наложу на себя оковы и не позволю себе поддаться соблазну и убить, но ты сделай так, чтобы я смог без вреда другим и с пользой для мироздания насладиться своим естеством — тем удовольствием, что вызывает во мне вид смерти другого».

Пожалуй, такую странную просьбу было сложно выполнить, но Будда (или кто-то другой), если его горячо и искренне просят, всегда откликается на просьбы.

Это случилось во время визита Ли-Ваня вместе с братьями в местную больницу, — такие визиты составляют часть религиозной практики общины: монахи посещают палаты, беседуют с больными, помогают ухаживать за ними. А какая молитва, скажите, выше жизни, наполненной добрыми делами?

Еще в коридоре, когда толстый брат Диона, брат Лао и Ли-Вань подходили к палате очередного больного, пожелавшего послушать проповедь и получить благословение, долговязый Лао неожиданно нагнулся к уху Ли-Ваня.

— А знаешь, что тот пациент, к которому мы идем, преступник?

— Преступник? — Ли-Вань в удивлении поднял на Лао глаза.

— Нуда! Жуткий злодей. Мне сестра рассказала в приемном отделении. Он англичанин, задушил маленькую девочку в Паттайе, представляешь? Надругался над ней и задушил.

Ли-Вань моргнул глазами.

— А почему… — он запнулся, — почему он здесь?

— Его долго искали в Паттайе, а нашли только тут. Он сильно разбился на мотоцикле, когда убегал от полиции.

Заметив, что сообщение произвело эффект, Лао остался очень доволен; он обожал быть первым, кто приносит новости.

— Извращенец, маньяк, — продолжал он шептать на ходу, — и при этом, смотри-ка ты, буддист! Я, например, еще не достиг такого просветления, чтобы понять, как сочетается буддизм с жестоким убийством…

Ли-Вань неловко запнулся сандалией и чуть не упал.

— Осторожнее!

Лао поддержал его.

Дальше Лао пришлось замолчать и принять благочестивый вид — они подошли к белой двери палаты, перед которой прохаживался молодой полицейский; через плечо у него висел блестящий черный автомат. Увидев трех монахов, полицейский равнодушным жестом, словно отгоняя рукой мух, помахал им рукой на дверь — заходите, святые отцы!

Толстый брат Диона, вытирая платком пот со лба, вошел в палату первым.

В помещении у кровати, на которой лежал пациент, стояли врач в больших квадратных очках и маленькая медсестра с круглым, словно у куклы, лицом.