Владимир Данихнов: Девочка и мертвецы

— А можно мне покататься на коньках, дядя Ионыч? — спросила Катенька, зябко кутаясь в дырявое пальтецо.

— Нашла время, дура. — Ионыч нахмурился. — В такой трагический момент на коньках кататься!

— Не чувствую я момента, дяденька, — призналась Катенька. — В голове будто туман какой-то, плохо очень соображаю. Кажется мне, что смерть моя приходит. Только из глубины сознания мысль выныривает: хорошо бы перед смертью на конечках покататься.

— Лапушка. — Федя шмыгнул носом. — Ионыч! Может, разрешим красотульке нашей на конечках покататься?

— Сбрендил, что ли? — Ионыч толкнул Катеньку в руки сокольничему. — Нет у нас времени на всякие глупости. Идите в дом. Собирайте вещички, скоро выезжаем.

— А водитель?

— Да он и так похоронен уже. Снега сверху чутка накидаю и порядок.

Сокольничий взял Катеньку за руку и повел в дом. Ионыч положил лопату на плечо и грузно потопал к вездеходу. Вездеход порядочно присыпало снегом, и он походил на раненого снежного тура, мохнатого и беспомощного. У обочины в снегу темнела дыра. Ионыч подошел к дыре и заглянул внутрь.

Водителя не было.

Ионыч уронил лопату, схватил ружье, повел стволом, огляделся.

Тишина.

Гладкое белое поле, полоса леса на западе, неглубокий овражек. Поседевший от снега вездеход.

— В кабине прячешься, дружище? — спросил Ионыч громко. — Выходь, не трону!

Тишина.

— Ты пьешь, родной? — спросил Ионыч, осторожно приближаясь к вездеходу. — Хошь самогоном угощу? Отличный самогон, натуральный, не какая-нибудь водочка для хиляков. Настоящий мужик только такое и должен пить, чтоб вкус жизни чувствовать. Жизнь она такая, родной: на вкус дерьмо, но так пьянит, что не захочешь с ней расставаться.

Ионыч открыл дверцу вездехода, сунул в кабину ствол. В кабине было пусто. Нависал над прикуривателем одноглазый плюшевый мышонок. На сиденье лежала консервная банка. Ионыч взял банку свободной рукой и прочитал: «Бычки в томате».

— Бычки любишь? — закричал Ионыч, бросая банку в снег. — Может, ты и с выпивкой не дружишь? Тогда вот такое предложение: кувшин с настоем иван-травы. Мужскую силу увеличивает на порядок! Хочешь? Целый кувшин!

— Хочу, Ионыч, — сказали за спиной.

Ионыч развернулся и чуть не пальнул. Грязно выругался: перед ним стоял сокольничий.

— Чего тут делаешь? — со злостью бросил Ионыч.

— Услышал, как ты шумишь. Думал, помощь нужна.

— Нужна, — буркнул Ионыч. — Водила куда-то сбежал.

— Ты же сказал, что он подох.

— Подох-то подох, да не подох, — замысловато ответил Ионыч, схватил Федю за рукав и потащил к яме. — Ну-ка прочти следы. Куда этот стервец ушел?

— Нету тут никаких следов, Ионыч, — тихо сказал Федя. — Пустая яма в снегу и только.

Ионыч побагровел:

— Ты что хочешь сказать, остолоп?! Что водитель мне приснился?!

— Как можно! — Сокольничий вытянулся, всхлипнул. — Ну как, сам посуди, я мог сказать о тебе такое, Ионыч? Ты ведь друг мой единственный! Это ж ни в какие ворота!

— Ладно… — Ионыч смягчился. — Но куда этот стервец делся?

Федя почесал нос:

— Я подозреваю несколько вариантов развития событий, Ионыч. Быть может, вмешались некие силы, неподвластные нашему пониманию, и…

Сокольничий говорил и говорил, говорил и говорил, а Ионыч смотрел на его варежки с ромбиками, связанные Катенькой, и жутко завидовал. Ему чудилось, будто варежки насмехаются над ним одним своим существованием. Почему Катенька не связала варежки для Ионыча? Она ведь, подлая, живет за его, Ионыча, счет. Именно он обеспечивает еду, горячую воду и самую современную технику для приготовления сложнейших кулинарных блюд. Отчего же такая неблагодарность?

— Варежки… — прохрипел Ионыч.

— Что «варежки»? — ласково спросил Федя.

Ионыч помотал головой:

— Не… ничего. Пошли, Феденька, вещи соберем.

— А водитель как же?

— Ну он-то без варежек был, — загадочно ответил Ионыч и вошел в сени.

Вездеход, на котором приехал Владилен Антуанович, был вместительнее и удобнее Ионычева «Соболя», и Ионыч решил поехать на нем. Совместными усилиями они с Федей загрузили предметы первой необходимости в кузов, сверху разместили тарелку. На тарелке горела зеленая лампочка.

— Согрелась, милая. — Сокольничий смахнул набежавшую слезу.

Из приоткрытой двери выглянула кошка Мурка. Жалобно мяукнула, тронула снег, отдернула лапку.

— Кошку заберем? — спросил Федя.

— Не отвлекайся на безмозглого зверя, — приказал Ионыч. — Садись за руль.