Мария Семенова - Хозяин Акбара

На очередной остановке в автобус вошла молоденькая мамаша с малолетним отпрыском наперевес. Сама она щеголяла в куцей курточке и джинсиках, с непременной по нынешним временам полосой голого тела между одним и другим, отпрыск же, невзирая на апрельское тепло, был одет как капуста. Зато лица являли совершенно одинаковое выражение — недовольно-капризное. Такое, словно весь остальной мир был им чем-то обязан. Будучи поставлен на ноги, бутуз огляделся и немедленно заорал — во всю силу лёгких, как умеют только дети, дикари и сумасшедшие:

— Тиг е синьки!..

Серёгину понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить — младенец подхватил где-то взрослое слово «интересненько». И, особо не заморачиваясь осмыслением, переделал на свой лад.

Серёгин передёрнул плечами, отгоняя внезапный озноб.

Иркина любимая присказка…

По стёклам проплыли угловатые тени бетонных конструкций. Автобус проезжал под строящимся мостом.

— Тигёсиньки!.. — снова завопил отпрыск.

Серёгин невольно повернулся. Как выяснилось, житейская практичность у бутуза была поставлена не в пример речевым навыкам. Он уже успел проникнуть «к окошечку», пробравшись непосредственно по ногам у двух бабок, и теперь энергично действовал пухленькой попкой, бесцеремонно втискиваясь на сиденье.

Мамаша, что характерно, не предпринимала ни малейшей попытки призвать отпрыска к порядку.

Серёгин внутренне напрягся, ожидая полноразмерного автобусного скандала, однако ошибся. Та из бабок, которая усилиями делового младенца оказалась буквально выпихнута в проход, умилённо поднялась на ноги и прокомментировала:

— Ишь ты, какой шустренький растёт.

Юная мамаша не извинилась и не поблагодарила. Она продолжала стоять всё с тем же недовольно-капризным видом, кажется ожидая, чтобы поднялась и вторая бабка, давая сесть ей самой. Всё человечество было у неё в неоплатном долгу. Как же, ведь она подарила миру нового гражданина. По всему видать — особо ценного…

— Тигесиньки! — победно заверещал отпрыск и расплющил нос о стекло.

Серёгин отвернулся, зажмуривая глаза, внезапный приступ тошноты заставил вспотеть ладони на металлическом поручне.

Сегодня Ирка вывозила свои вещи…

Когда он вернётся домой, там уже не останется особо заметных следов её пребывания. И в квартире, и в его, Серёгина, жизни.

Ирка вообще-то хотела, чтобы он при этом присутствовал. Типа чтобы всё было по-честному. «Ключ оставишь соседке», — сказал Серёгин и вышел за дверь. Типа отправился на работу. А на самом деле попёрся куда глаза глядели.

Никогда раньше он не понимал смысла этого выражения…

У кого-то в автобусе запищал сотовый телефон. Как нынче принято, половина пассажиров захлопала себя по карманам. Серёгин равнодушно слушал фирменную сони-эриксо-новскую ксилофонную трель, пока стоявшая рядом женщина не тронула его за рукав:

— Молодой человек, это не у вас телефон?..

— А?.. — Спохватившись, Серёгин сунул руку за пазуху. — Да?..

— Андрюша, — ласково проговорил шеф.

Шеф был человеком интеллигентным, отечески мягким в личном общении. Что, впрочем, отнюдь не мешало ему избавляться от бездельников и раздолбаев, ошибочно принимавших внешнюю мягкость за мягкотелость.

— Слушаю, Роман Павлович, — отозвался Серёгин… и, уколотый смутным ощущением какой-то вселенской неправильности, посмотрел за окно. Блин!.. Оказывается, он безнадёжно прозевал свою остановку. Если он действительно собирался на службу, надо было выходить ещё до поворота на Ленинский. А теперь за окнами проплывали витрины «Нарвского» универмага.

— Андрюша, я… — Шеф чуть запнулся, наверное, хотел сказать «я в курсе», но не сказал и выразился иначе: — В общем, приходи, когда будешь готов. Мы тут не то чтобы на пожаре, вполне продержимся пару-тройку дней без тебя. Отдохни немножко и приходи. Хорошо?

— Спасибо, Роман Палыч, — кое-как выдавил Серёгин. Часто заморгал и прижал пальцем отбой.

Автобус причалил к очередной остановке, двери со вздохом раскрылись, и Серёгин увидел собаку. Косматая, нечёсаная, той масти, которую принято называть не то «соль с перцем», не то «перец с солью», явно бродячая, псина лежала возле мусорного бачка и смотрела на Серёгина сквозь раскрытые двери автобуса. В её глазах не было никакого намёка на мировую скорбь и упрёк, столь любимые беллетристами. Отнюдь. Это был взгляд существа, пребывающего в величайшей гармонии с окружающим миром. В той самой гармонии, которую Серёгин так хотел ощутить, да всё что-то не получалось…