Владимир Ильин - Слишком умная собака

Ко мне подбежали люди, много людей, но я не узнавал их и не понимал, чту они пытаются сказать мне.

До моего сознания дошли только те вопросы, которые задавал, тряся меня за плечо, Нил Степанович:

– Все в порядке, Артем? Ты нашел ее?.. Отвечай же!..

Сил не было ответить.

Меня подхватил под руку и поставил на ноги кто-то знакомый. Когда до меня дошло, что это И.А., я оттолкнул его руку от себя.

– Что с тобой? – с тревогой спросил И.А. – Тебе больно? Ты устал?.. Ничего, сейчас все будет хорошо!

– Идите вы к черту! – с трудом сказал я ему дактилоскопией.

– Что-что? – не понял он.

– Нил Степанович мне сказал, что так положено говорить, когда людям желают чего-нибудь хорошего, – пояснил я.

И тут на меня накатило. Я расхохотался, не в силах сдержать странный, судорожный до икоты смех, от которого становилось больно внутри.

Смех этот постепенно перешел в рыдания. Я плакал, как в недавнем сне, но мне почему-то не было стыдно. Слезы катились по моему лицу и падали вниз, на руки, колени, пол вестибюля, и я не старался их скрывать.

Мне уже было все равно.

Совершенно не помню, как мы добрались до Дома. Иван Александрович пытался о чем-то расспрашивать меня, но я не стал разговаривать с ним.

Я просто сказал ему:

– На крышке коробки, которую вы меня послали искать, было всё написано!..

Потом ушел в свою комнату, бросился прямо в одежде на кровать и впал в беспамятство.

Я заболел.

Не знаю, сколько времени я метался в бреду. И совершенно не могу отделить то, что мне привиделось в этом бреду, от того, что было на самом деле.

Действительно ли ко мне заходил И.А. или разговор с ним мне только почудился?

Будто бы он сказал мне:

– Артем, ты больше не пойдешь на эту работу. Никогда, поверь мне.

– Поздно же вы спохватились, – будто бы с горечью ответил я. – Теперь, когда мне стало все известно…

– Именно поэтому у нас нет права продолжать пользоваться твоими услугами. Иначе ты наверняка погибнешь!..

– Значит, вы знали, вы всё знали?! – вскинулся в полуяви-полубреду я. – Вы знали, что посылаете меня на верную гибель, и, тем не менее, со спокойной душой, заговаривая мне зубы, отправляли меня на смерть?!.. Чем они вас купили, чем?

– Что ты говоришь, дурачок?

– Не перебивайте, я знаю, что говорю… Теперь-то мне ясно, с какой стати в Доме стали подавать на завтрак импортный йогурт, бананы на десерт к обеду, торты по воскресеньям!.. И откуда взялся чудо-компьютер в детском отделении!.. И на какие шиши покупались всякие там "Денди"-шменди, сникерсы-твикерсы, да новые шмотки!.. С каких это пор чиновники, раньше никогда не выделявшие нашему Дому ни копейки сверх скудного бюджета, в последнее время так расщедрились?!.. Вы, И.А., можете говорить, что хотите, но мне ясно одно: они, эти самые нилы степановичи, купили меня у вас!

И.А. будто бы принялся лихорадочно отбивать что-то на моей ладони, а я словно не мог разобрать, что именно, да и как будто не хотел его слушать. Кажется, я продолжал свою обвинительную речь:

– Им нужен был смертник, камикадзе! Они отлично все рассчитали: на мины лучше послать не обычного, нормального человека, а такого неполноценного инвалида детства, как я… "Он же все равно ничего не видит, не слышит и не говорит" – так они вам говорили, так?.. Мол, погибнет – невелика потеря, ведь ему, бедненькому, и так худо жить на белом свете… одно слово – убогий калека!.. А в случае удачи хоть какую-то пользу обществу принесет!.. Что, разве не так они вам говорили?

– Артем, ты ошибаешься, – будто бы сказал И.А. с неестественным спокойствием. – Успокойся, я тебе потом всё объясню…

Но в том полуреальном разговоре я по-прежнему не желал его слушать. Жар у меня, судя по всему, усиливался. Волны озноба накатывали на меня и вновь откатывались в горячее море, увлекая меня за собой. А я цеплялся за выступ скалы на берегу и кричал в пустоту:

– Как вы могли пожертвовать мной?!.. А еще утверждали, что я – как сын вам?.. Хорош папочка, нечего сказать!.. Что ж, спасибо вам за отцовскую заботу!..

Что-то с силой ударило меня по щеке, и я не сразу осознал, что Иван Александрович дал мне пощечину. Если бы кто-то накануне сказал мне, что он способен поднять на меня руку, я бы вцепился зубами и когтями в глотку клеветнику, а теперь… Именно из-за пощечины я до сих пор сомневаюсь, что весь наш разговор с И.А. происходил на самом деле, а не привиделся мне в тяжком кошмаре.

Потом я словно очутился под водой – так трудно стало дышать, тело сковало какое-то мутное безразличие, и откуда-то издалека до меня долетали обрывки дактилоскопической речи, смысл которых я никак не мог уловить :