Анатолий Радов: Достоевский FM (Сборник рассказов) [СИ]

Однажды я зашёл далеко от села, собирая грибы, те, что сельские смешно называли говорушками, хотя вряд ли они могли вымолвить хоть одно слово. Без какого-либо пакета и корзинки, я распихивал найденные грибы в карманы брюк и рубашки, постоянно доставая, и выбрасывая те, что были уже сильно измяты. Ярко горело солнце и я немного вспотел. Зелёная трава под ногами слегка пожухла, с отчаянием ожидая дождя. Но в небе не было ни облака. Я беззаботно шагал вперёд, глядя под ноги, пока не наткнулся на место, куда выбрасывали головы и шкуры убитых коров. Сначала я и не заметил их, только мой нос остро почувствовал странный и тошнотворный запах. Потом в ушах громко и противно стало жужжать. Ничего не понимая, я завертел головой и наткнулся на взгляд. Взгляд из мёртвого глаза, смотревшего на меня с отрубленной коровьей головы. Таких здесь было не меньше двух десятков, и целая куча коричневых шкур, беспорядочно разбросанных.

Я оцепенел, почувствовав внутри озноб, словно солнце вдруг закрыла огромная туча. Сначала мне так и показалось, всё вокруг стало темнее, и я поднял голову. Но ничего кроме голубого неба. Я с трудом опустил взгляд, и тогда различие между тем, что было вверху и тем, что я видел возле своих ног ворвалось в мою душу частой, сотрясающей всё тело дрожью. Я стал задыхаться, мне захотелось плакать, мне казалось, что меня сейчас вырвет, и я скривившись, закашлял, истерично, чувствуя, как лицо наливается кровью. Кашель перешёл в рвотные, судорожные спазмы, но внутри меня ничего не было. И я так и простоял целых три минуты полусогнувшись, с повисшей стеклянной слюной из уголка рта, пока наконец не стал натужно вдыхать воздух как можно глубже и резко выдыхать. Рвота отступила. Я вытер кулаками мокрые глаза, потом несколько раз провёл ладонями по вспотевшим вискам, и почувствовав себя немного уверенней, снова посмотрел на кучу шкур и в тот мёртвый глаз, который всё так же откровенно и с каким-то своим интересом рассматривал меня.

Мои внутренности вновь пробрал озноб, но на этот раз я совладал с ним и с собою. Невидимая сила потянула меня вперёд, и я стал мелкими шагами подходить к смотревшему на меня глазу, и вдруг увидел, что этих глаз много, и все они смотрят на меня. Но меня уже интересовал только один, первый глаз, и я присел на корточки, рядом с головой отвратительного фиолетового цвета, обрамлённой короткими рогами, по которой деловито и жадно ползало несколько больших зелёных мух. Я провёл рукою по чёрным, изрезанным морщинами губам, чувствуя щетину, потом заметив, какие вокруг глаза огромные ресницы, провёл пальцем и по ним, и стал всматриваться в чёрный прямоугольничек, внутри мутного белка. Он был абсолютно пуст, за ним не было ничего, и казалось, что в это ничего можно проваливаться веками, но никогда не достигнуть дна. Уже сейчас, с теперешнего возраста, я могу с уверенностью сказать, что знаменитый «чёрный квадрат» просто жалкая подделка того настоящего чёрного прямоугольника, в который я целую вечность смотрел в тот солнечный, с голубыми небесами день. Несколько мух перебрались на меня. И я вдруг подумал, что эти маленькие прислужницы смерти могут пометить меня, поставить на мне крестик, и тогда она, их хозяйка, посмотрит в мою сторону и костляво улыбнётся. Я с отвращением и ужасом отдёрнул ладонь от протухшего, фиолетового мяса на черепе, и в этот миг мне показалось, что внутри глаза вспыхнул огонь, холодный и безжалостный. Я понял, что это сама смерть выглянула на меня оттуда, из своих владений, и я в одно мгновение вскочил на ноги и бросился бежать.

Я бежал долго, пока не закололо в боку и стало сводить дыхание. Остановившись, я упёрся руками в колени, меня трясло от страшного переживания и долгого бега. И когда дыхание немного восстановилось я распрямился и посмотрел в чистое небо, чтобы стереть из памяти всё случившееся, чтобы побыстрее забыть. Но и сейчас, спустя четверть века я помню те минуты до самой крохотной мелочи…

Но чаще мы бродили по округе вчетвером. Серёга-армян был парнем весёлым, из бедной армянской семьи. В семье он был третьим ребёнком, после двух сестёр. Крепкий, сбитый, среди нас он был лидером. Лёха Леощенко жил с дедом, который напившись, бегал за внуком по улице и грозился прибить насмерть. Лёха же залазил на дерево и оттуда ругался запрещёнными для тогдашнего нашего возраста словами, за что дед швырял в него камни. Заканчивалось это всегда одним и тем же, деда уводили и улаживали спать сердобольные соседи, а Лёха возвращался в нашу компанию, ещё какое-то время продолжая матюкаться, а мы жадно его слушали. Именно он рассказал нам всё о сексе, когда нам было по семь лет. Колька-баптист был молчаливым и немного грустным, словно ему было стыдно за то, что его родители верующие. А может он стеснялся своей фигуры. Коля был полноват. Но иногда на него словно что-то находило, и он беспрерывно смеялся, рассказывал какие-то смешные вещи, предлагал всякие дурацкие забавы, и было видно, как он мается в поисках какого-то настоящего, интересного дела. Но это продолжалось недолго. Вскоре он снова успокаивался, и как будто прятался обратно в себя, и только теперь я понимаю, насколько он был умён, и начинаю сомневаться, что лидером был Серёга. Втроём они были закадычными друзьми.