Андрей Хуснутдинов: Гугенот

Харитон Савелич сгреб ксерокопию, бегло взглянул на нее, толкнул Клушу, прикорнувшую на краю стола, и спрятал лист обратно в папку. Клуша выпрямилась и осовело, как в пустоту, посмотрела на зачехленную люстру.

— Вечность, — ответил Подорогину Харитон Савелич.

— Что?

— Метрика и масса, Василич, совпадают, как цапля и журавель. Ну то есть не совпадают. Почти не совпадают. Но если совпадают, то в этом самом месте образуется… как бы тебе сказать…

— Вечность?

— Не совсем… — Харитон Савелич посмотрел на Клушу, которая опять положила голову на кулаки. — Часть.

— Часть вечности?

— Василич, скажи: может быть часть у влажности?

— Нет.

— А что такое роса?

— Влага.

— Так то же самое и здесь. Точка перешейка — что тебе божья роса. Конденсат, который образуется на смычке массы и метрики. Она, точка, конечно, не сама вечность, но если у тебя есть нужное «железо», из такого «сетевого разъема» ты можешь глядеть во все стороны.

— И вы хотите сказать, что мои дочери…

— Я хочу сказать, что не имеет значения, кто оказался в точке перешейка. Тут кого угодно пробивает на интуицию. Больше всего почему-то на это… как его… де-жа-вью… Однако параметры точки — приоритет. Сплошь и рядом бывает, что и немассивные события пробивает на точку. Демонстрации какие-нибудь, футбол, прочий бред с продавленной метрикой. Только проку от таких тэпэ — как от козла молока. Масса события и его масштаб — не всегда одно и то же. Вернее, всегда не одно и то же. Бывает, что камушек какой-нибудь на зачуханной дороге сдвинется, а за ним — о-го-го! — такая масса, что ни одна демонстрация, ни одна революция рядом не валяются.

— Птичье дерьмо на улице Ленина… — ухмыльнулся Подорогин.

— Что? — не расслышал Харитон Савелич.

— Так… — Подорогин поскреб ногтем зажигалку-флакон. — А кто определяет, что событие массивно? Депо?

— А кто вообще определяет массу? — Харитон Савелич тоже прищелкнул по зажигалке. — И почему тебя притягивает к земле, а не наоборот? Потому что ты сам так определил? Или я?

— А кто?

— В том-то и дело: никто. Масса — это то, что определяет самое себя.

— Да как вы узнаёте, под каким камнем искать ее?

— Знал бы, — вздохнул Харитон Савелич, — давно уже сидел в Белом доме каком-нибудь. Плевал бы на головы человечеству.

— А — депо?

— А депо, если и не знает, то виду не подает.

— Так значит, все-таки не знает?

— Василич, вся эта тряхомудрия выливается подчас в такую копеечку, что в глазах темнеет. Понимаешь? Затраты на форвард могут перекрывать расчетные прибыли от форварда в разы. Это как если бы стоимость прогноза на ураган превысила размеры ущерба от самого урагана. То есть когда в депо поняли, что стопроцентный форвард по той же Москве-матушке требует не только московского бюджета, но и возведения, по сути, второй Первопрестольной, ахнули. Ахнули, да поздно: в верхах (кстати, у американцев тоже) сворачивание форвардного моделирования приравнивается уже чуть ли не к сворачиванию оборонных программ. Вот так-то. Думали, что закладываем фундамент под телескоп, чтоб за Богом подглядывать. А оказалось — под очередной столп вавилонский. Не попали в будущее, а попали на будущее. И расписываться в собственном пшике не спешим. Ждем, пока американцы изойдут на говно от своих прогнозов раньше нас. Но американцы тоже не дураки — посматривают, на какой высоте заканчивается строительство у нас, где вместо нашей башни начинается потемкинская деревня. Только смех в том, что мы и сами этого не знаем. Во-первых, из-за недостаточного финансирования невозможно точно маркировать валидность самих форвардов. Во-вторых, приходится делать хорошую мину не только перед американцами, но и перед своими же мудозвонами в Кремле.

— Ну, так бы сразу и сказали, — выдохнул Подорогин. — Не депо, а потемкинская деревня.

— Не то и не другое, Василич. Вот зря ты, ей-богу.

— А что?

— Сейчас, когда депо начинает перестраиваться с обычных форвардов на тэ пэ, кое-какие порядочные наработки имеются.

— Какие, например?

— Например, — ощерился с зевком Харитон Савелич, — планирование президентства. Единственно допустимое будущее в наших палестинах. С одной небольшой увязочкой, правда.

— С какой?

— С отсутствием конца света в тех же расчетах. Хороший баян, да? Одна клавиша работает, да и та на своих условиях.

— И это все зачем тогда? — подала вдруг голос Клуша.