Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» [сборник]

Маевник чуть не рухнул с кресла.

– Что?!

Док поморщился:

– Если честно, смутно. Кажется, я был здо´рово пьян.

– Вы говорили, что они стали счастливыми, когда у них в слюне появилось… Как вы это назвали?

– Эндорфины?

– Во-во. Я тут подумал – а что, если бы у людей было то же самое? Если было бы достаточно просто сжевать миску бобов – и всё, ты в улете?

– Это вы к чему, Кунни?

– Тогда ведь не потребовалось бы покупать шрик по грабительским ценам и «Эклеб» прогорел бы в два счета, так ведь?

– Ну?!

– А скажите, Док… вы ведь можете пересадить слюнные железы от таильтянина человеку? Или, скажем, вырастить их из маленького кусочка?

Когда Ольга вышла на веранду с подносом и стаканами, ее встретили такими огненными взглядами, что женщина покраснела.

Спустя некоторое время

– Ну и как мы это назовем?

– «Веселые Жевастики»? – тут же предложил Душка.

– «Джек и бобовый стебель»? – предложил начитанный Маевник.

– «Центр сиаладентрансплантации»? – предложил деловитый Док.

– Кхм… – сказала Ольга, пощипывая пластырь на горле. – Давайте спросим у мистера Бабушки. В конце концов, он автор идеи.

И все обернулись к Бабушке.

Он прищурился, глядя на новехонькое трехэтажное здание клиники. Свежеотмытые оконные стекла весело блестели на солнце.

– Не знаю, как мы это назовем. Зато я знаю, какой плакат мы повесим над входом.

– ?..

– «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» ©

Двор зарос травой. В этом доме уже давно не живут. Странно – там, где я прожил последние десять лет, любая зелень – дело рук человеческих, плод упорного, кропотливого труда. А в моем городе, в моем бывшем городе, трава лезет сама по себе – дай ей только волю. Тонкие деревца пробиваются сквозь черепицу и рубероид, сквозь пыльный асфальт. Завтра я покину этот город еще на десять лет, а когда вернусь – не останется здесь ни камня, ни признака жилья, только молодой лес кивнет мне макушками лиственниц.

Я вырос в этом дворе. Сохранились еще железные столбы. Краска на них скукожилась, облезла от жары и от времени. Обрывки бельевых веревок давно сгнили, а кучки кирпичей в дальнем конце двора – это были наши футбольные ворота – скрылись под земляными холмиками. Старый наплыв котельной, место тайное и запретное, похож сейчас на затонувшую бригантину. Или на подводную лодку с убранным перископом. Я прохожу мимо железного столика-верстака – помню те времена, когда я с трудом, встав на цыпочки, задирал голову над его краем. Теперь он врос в землю, и порыжевшая от ржавчины крышка едва достает мне до колена. А качели снесли еще при мне. Их вывороченные из земли ноги в корке цемента еще долго торчали над футбольной площадкой.

Я подхожу к стене дома. Когда-то здесь была тяжелая дверь, ведущая в контору ЖЭКа. Теперь дверной проем пуст, из темноты за ним несет сыростью. Я провожу рукой по стене. Щель, трещина – ровесница дома, все там же. Я царапаю ногтями старую замазку. Из-под пальцев сыпятся крошка, мелкие камушки. Наконец рука моя натыкается на тряпицу. Я вытаскиваю маленький узелок на свет. Носовой платок, как сейчас помню – по краю его шла темно-синяя каемка, а внутри чередовались белые и синие клетки. Этот платок был совсем новым, когда я уезжал. Теперь платок сер, как и вся стена, и только натекшая за годы вода оставила на нем буроватый след. Я разворачиваю узелок. На ладонь мне выкатывается шарик. Маленький, стеклянный, с пузырьками воздуха внутри. Годы его не тронули. Я поднимаю шарик к глазам и гляжу сквозь него на солнце. Солнце окрашивается во все оттенки сиреневого.

Чушка была роскошная – с геральдическим львом, вставшим на дыбы, и пивной бочкой. Наверное, от чешского пива.

– Откуда взял?

Севка пожал плечами:

– Все оттуда же.

– У Дубыря?

– Ну.

Я ухмыльнулся. Мы сидели на корточках у сарая. Солнце било в спину. На асфальте перед нами горкой лежали чушки, а в руке моей была бита. Где-то через тридцать секунд мне предстояло отыграть у Севки классную чушку, вместе со всеми остальными – от «Пепси», «Фанты» и нашего, «Жигулевского». Лучше меня не было игрока во дворе. И бита у меня была тяжелее, и рука верная. Но пока Севка мог тешиться последними мгновениями обладания чушкой.

– На что обменял?

Севка хихикнул, показав щербатый передний зуб.

– На дохлую крысу. Прикинь – он ее за хвост и домой поволок. Я специально под дверью у них затаился. Как Дубыриха орала! Сначала завизжала, тонко так, а потом пошла и пошла. Я едва отскочить успел, смотрю – крыса из двери летит, и Дубырь за ней.