Фима Кибальчич - Пыльца в крови

Огромное, невозможно мягкое с виду кресло развернуло к Тиму человека в небрежно накинутом на плечи повседневном кителе и с живописной щетиной на щеках и подбородке.

Меньше всего его кривая насмешливая улыбка и небрежный жест в сторону кресла напротив подходили для генерал-майора комитета межпланетарных расследований. Но судя по знакам отличия – он им был.

Тим нерешительно приблизился и опустился на сиденье, висевшее в воздухе и напоминавшее живую сахарную вату.

– Чаю с дороги или покрепче? – с теплой заботой спросил офицер и щедро плеснул в собственную чашку жижу из пыльной пузатой бутылки.

Одуряюще пахнуло коньяком. Зачем он это делает?

Тим облизал губы и попытался выпрямить спину, проваливающуюся в сахарную вату.

– Нет, спасибо. Не хочется.

– Напрасно, капитан, напрасно, – и, откинувшись назад, офицер прокуратуры взялся внимательно рассматривать Тима. – Как долетели?

– Спасибо. Очень быстро, – поморщился Тим.

Генерал-майор удивленно вскинул вверх брови, видимо, представление о «быстро» у него было совсем другое. Счастливый человек.

– Что ж, если быстро, то и хорошо. Но от выпивки зря отказываетесь. Нам с вами надо найти истину, а как говорили древние, in vino veritas. То есть не берись за серьезное дело, не разобравшись как следует в самом себе.

Тим не нашелся, что ответить на это философское высказывание и просто пялился в два серых близко посаженных глаза, которые на фоне русых густых волос и рыжеватой щетины выглядели яркими, несмотря на плавающую где-то в глубине муть.

– Следователь прокуратуры Никита Ларский, – вдруг резко и коротко бросил офицер и пихнул вперед широкую короткопалую ладонь.

От неожиданности Тим вскочил, но в следующее мгновение пришел в себя, пожал руку и опустился на покачивающуюся под задом сидушку.

– Почему следователь? – спросил он, нахмурившись и пытаясь собраться с мыслями. – Ведь расследование завершено, и суд уже был.

– Да-да, – протянул странный собеседник и почесал кончик широкого носа. – Все было, но ничего не закончилось. Так бывает иногда. Но вы, наверно, и сами знаете, капитан.

Намек Тиму совершено не понравился, и он уставился на ноготь большого пальца, который успел обгрызть в авиетке.

– Что вы хотите от меня? – продавил он сквозь комок в горле.

Следователь какое-то время молчал, потом внезапно вскочил и пружинисто обошел стол. Роста Ларский был среднего, но в нем чувствовалась сила и напор. Тиму захотелось сжаться, словно этот с виду доброжелательно настроенный человек мог схватить его за подбородок и, взглянув в глаза, понять буквально все.

Услышав, как забулькало в стакане рядом с ним, Тим посмотрел на дружелюбно скалящего ровные зубы генерал-майора.

– Не хотите чай с коньяком, не надо. Выпейте мятного лимонада, капитан. У вас явно слишком пересохло горло, чтобы со мной поболтать по душам.

Тим фыркнул:

– У прокуратуры, видимо, широкая душа, если ее генералы болтают со всеми подряд об изоморфах под коньячок да лимонад.

Беспардонный следователь расхохотался.

– А ты не так прост, капитан. Язык твой не всегда тебе друг? Но мне так без разницы.

Он плюхнулся в кресло и шумно выдохнул.

– А знаешь, Граув, это название «изоморфы» появилось позже. Сначала какой-то форменный идиот именовал эту расу плантиморфы.

Тим отхлебнул лимонад и промолчал. Конечно, он знал это. Но если кому-то хочется, чтобы он слушал – он умеет это делать. Когда-то, очень давно не умел, но его научили. Молчать и слушать.

– Подумать только, сравнить этих существ с растениями! Все равно что ядовитую кобру назвать червем. Куда правильнее их второе название – изоморфы. Вот только среди людей оно не везде прижилось. А зря.

– Да, наверно, вы правы, – проговорил Тим и снова отхлебнул лимонад. Этот офицер любит поиграть в слова и не кажется безопасным.

– Конечно, я прав. Подумать только, назвать деревом – самым неизменным творением природы того, кто может полностью изменять свою форму.

– Насколько я помню, первые контактёры не спустились на Орфорт, а разумная жизнь по данным сканирования напоминала растительные формы, – прошептал Тим.

Но он яснее помнил и другое – сочный звук рвущейся кожи, боль и темные глаза напротив. Такие же человеческие, как у него самого.

– Вы были на Орфорте и знаете о них больше всех.

– Да, – проговорил Тим, чувствуя, как на лбу проступает холодный пот от ожидания череды вопросов.

Он мог бы не рассказывать все… Все, что никак не касается ни прокуратуры, ни следователя с его пронзительным взглядом. Если только приведет доказательство, ради которого его сюда вызвали. Единственное возможное без разговоров. Или соврет, рискуя залезть еще глубже в дерьмо, задохнуться в нем и сдохнуть, наконец. Вариант, от которого он отказался несколько лет назад, после того как его нашли в космической капсуле совершенно сломленным и изуродованным.