Сергей Николаев - Записки ангела

Забылся я лишь под утро, когда бледная луна уже пряталась за лес, а макушки берез становились розовыми от восходящего солнца. Тогда-то и приснился мне тот странный, страшный сон, который был как будто бы предвестником моей судьбы. Я видел себя летящим над землей подобно птице в стае таких же, как я, белокрылых людей. Зеленые поля стелились внизу, нежная голубизна пленяла взгляд. Нас было много, огромная стая, заполнившая полнеба, будто стая перелетных птиц. Какая-то музыка звучала вокруг, похожая на орган. Мы были наги, лишь только короткие алые плащи прикрывали малую толику наших тел и трепыхались на ветру, как флаги на демонстрациях. Вокруг меня были и желтолицые японцы, и рыжебородые шотландцы, и горбоносые армяне, и веснушчатые славяне, и великое множество других наций. Куда мы летели, не знаю. Но, помню, высокий смысл крылся в нашем полете. Потом новая деталь явилась в моих галлюцинациях. Заметил я, что впереди, на самом краю неба, возникла темень. Она быстро сближалась с нами, и вскоре увидел я, что это стая таких же, как и мы, крылатых людей. Среди них тоже было множество всяких наций. Но только не алые, а черные плащи трепыхались на них, и крылья их тоже были черны, как крылья воронья. Жуть брала от мрачного приближения чернокрылых. Кто они такие? Почему летят нам навстречу? И что сейчас будет? Затем, дядюшка, увидел я и вовсе страшную картину — две наши стаи столкнулись в небе, и начался кровавый бой, злой и, беспощадный. Чернокрылый наскакивал на белокрылого, белокрылый — на чернокрылого, стоны, проклятия, разноязычная брань… Из-за чего мы дрались, не ведаю, однако было ясно — кто-то из нас должен был умереть, пощады не будет… Один за другим падали вниз то чернокрылые, то белокрылые воины, уже и моя очередь подступала схватиться с кем-то, уже и моя очередь подступала — умереть или победить. И спервоначала дерзко глядевший вперед, в последний момент я вдруг испугался и, ринувшись в сторону, хотел уже было смотаться, спасая шкуру, но тут почувствовал, что крылья мои более не держат меня и я падаю вниз. О, это было ужасно, дядюшка! Казалось мне, что смерть моя близка. И я уже с жизнью прощался, но в этот миг кто-то застучал по небу, как по двери, и позвал меня:

— Константин Иннокентьевич! Костя!..

Я открыл глаза и увидел перед собой испуганную свою хозяйку. Марфа Петровна — так звали старушку — в волнении схватила меня за руку. Порывистое дыхание ее было полно валерьянового запаха.

— Костенька! Милый! Помогите! — Дряблая кожа лица ее подрагивала от быстрых слов. — За врачом! Сбегайте за врачом!

— Куда? — наконец-то дошел до меня смысл ее слов. — Что случилось?

— Внучку плохо… Бредит он… Врача надо!

— Да, да, сейчас, — поднялся я с дивана и, торопливо поправляя мятое платье, побежал к двери. Проходя мимо комнат Марфы Петровны, заглянул я в открытую дверь и увидел больного. Мальчик лежал на кровати, курчавая золотая головка его бессильно склонилась набок, бледное лицо лоснилось от пота, тонкие белые руки, раскинутые поверх одеяла, жестом своим выражали обреченность. За врачом я бежал по, зеленой улице, в ту самую больницу, где ныне лежу, к старому помещичьему дому с шахматными конями над фронтонами. Доктора я застал на скамейке перед крыльцом. Бородатый наш эскулап нежился на солнцепеке, подставляя лучам усталое лицо. Глаза его были закрыты, но губы то и дело дергались в нервном тике. По моему зову Александр Иваныч, наш доктор, тут же поднялся и, заглянув на миг в кабинет за саквояжем с докторскими принадлежностями, отправился за мной. Вскоре были мы у постели больного. Мальчик оказался совсем слаб.

— Что с ним? — спросил Александр Иваныч, строго взглянув на хозяйку.

Марфа Петровна стояла у изголовья кровати и нервно сжимала хромированные ее набалдашники. Сухие кисти старушки белели от напряжения. Розовые глаза глядели понуро и виновато.

— Откуда ж мне знать? — Отвисший гусиный подбородок ее закачался от движения рта. — Вчерась еще бегал, а ноне…

Марфа Петровна затряслась в беззвучном плаче.

— Тэк-с, тэк-с… — Александр Иваныч бережно взялся за края одеяла и стал стягивать его с мальчика. Худенькое белое тельце открылось нашим взорам. Доктор внимательно осматривал его, то и дело поправляя сползающие на нос очки. — А это что такое? — Он указал на крошечную царапину на лодыжке мальчика. Кожа вокруг нее была красной и припухшей.

— Поцарапался, видать… — Марфа Петровна переводила растерянный розовый взгляд то на меня, то на Александра Иваныча.