Сергей Николаев: Записки ангела

— Ну что скажешь? — Саня смотрел на меня, прищурившись. Правая щека его дергалась в нервном тике.

— А что сказать? — недоумевал я.

— Но как мог он досюда допрыгнуть?!

Действительно, подумал я, как? Почему-то сначала не обратил я внимания на расстояние от дома. Не мог же он прыгнуть так далеко? Но тогда что же?

— А где то окно?

— Вон… — Саня показал на окно третьего этажа, закрытое наглухо и зашторенное даже. — Мы его теперь гвоздями забили…

— Это то, над которым провода? — переспросил я.

— Какие провода? — прищурил Саня подслеповатые глаза. — Я не вижу…

— Обыкновенные… Электропроводка…

— Да, да, они… Ну что скажешь?

Я будто не слышал его вопроса. Глаза мои следили направление проводов, и в том месте, где мы стояли, как раз над нами увидел я на проволоке клок пижамы, неведомо каким образом попавший туда. На миг забыв о реальности, я живо представил, что было бы с Зиминым, если бы он действительно летал. Вот он открыл окно, вот встал на подоконник, вот оттолкнулся от него и, взмахнув крыльями, нырнул под крону сосны, а после попытался взмыть вверх, и в этот миг невидимые ночью провода оказались на его пути, зацепились за полу пижамы… Я потряс головой. Но не может же такого быть, не может…

— Ну что молчишь? — Саня коснулся моего плеча.

— Я думаю так… — начал я. — Он прыгнул, убился, но еще некоторое время оставался жив и полз в направлении дороги, чтобы люди заметили его. Обычный инстинкт самосохранения…

— Но почему же трава под окном нигде не смята?

Я, право, уже и сам начал сомневаться, но не мог себе позволить высказывать сомнения вслух, потому что Саня, я видел, принимал случившееся слишком близко к сердцу, а мой долг был успокоить его.

— Да выбрось ты это из головы… — хлопнул я Саню по плечу. — Трава за ночь могла и выпрямиться… Ты, по-моему, понавыдумывал много…

— Ты так считаешь? — Лицо Сани стало спокойней.

— Конечно, — обнял я его. — Люди не летают. Люди ходят. А у твоего Зимина был обычный маниакальный синдром. Или как там у вас, врачей, это называется? Ты мне лучше расскажи про Антония Петровича, про Сонечку, Любопытнова и других героев записок. Ты ведь их знаешь?

— Тихо, тихо, — зашептал Саня, прижав палец к губам. — Умоляю, ни слова об этом, если не хочешь мне зла. — Щеки его побледнели, глаза потупились. — Пойдем лучше ко мне, — заговорил он притворно громко, словно бы для кого-то, подслушивающего нас, — у меня такая наливочка есть, ты ввек не пробовал. Пошли, пошли…

И мы пошли к Сане и ночь напролет сидели в его избе, вспоминая прошлое, нашу юность, наши несбывшиеся мечты… А на другой день я утащил Саню в лес, чтобы развеялся мой друг и развлекся. Вечером проводил он меня на автобус. А тетрадь ту с записками Зимина я выпросил у него, дабы не распалялся вновь его слишком впечатлительный ум. В повести той я ничего не изменил, только имена да место действия. Санек мой все еще проживает там, и я боюсь, как бы обнародование дневников Зимина не повредило ему.

Дневник Зимина принадлежит ко временам относительной давности. Нынче импортными джинсами даже в провинции никого не удивишь (Примечание издателя).