Сергей Андреев: Особый контроль (сборник)

Вот тут-то он обиделся. Прищурил желтый глаз, сопит и цедит сквозь зубы:

— Вам что, мои статьи не нравятся? Так я могу…

И тут я, каюсь, оробел. Отвечаю:

— Нет, что вы! Просто глупые слухи пошли. Вы, мол, никуда не кажетесь, а новости имеете. Словно шпион.

Дикенц вскочил, засмеялся. Ходит по комнате, курит. Потом говорит:

— Понимаю ваши опасения. Но и вы меня поймите. Открыться, где я добываю новости, я не могу. Секрет. Но чтобы вы не беспокоились, скажу, ни с какими иноземными шпионами я даже не знаком. И более того: клянусь…

— Нет-нет! — перебиваю. — Мне вашего слова довольно.

— Тогда прошу вас, больше без вопросов. Желаете виски?

Жалко мне его стало, решил поддержать. Говорю:

— Плесните на три пальца, не более.

Выпили. Он загрустил, говорит:

— Я и другое понимаю. Вы ж непременно подумали: чего это Дикенц при таких его доходах по-прежнему под крышей проживает. Не так ли?

— Положим.

— Ну вот, — Дикенц себе еще налил. — Я же человек пропащий. Мне ничего уже не нужно, ну разве что сигара да виска. А деньги я в банке держу. Мне еще пять тыщ собрать осталось, и я тогда большой сиротский дом открою, хороших воспитателей найму. Пускай детишек грамоте научат, геометрии и политесам. Вдруг из них кто-нибудь в Дикенцы выйдет, но только в непьющие.

Сказал и едва не заплакал. Ну, думаю, хватит. Встаю. Он вежливо мне:

— Заходите почаще.

А я:

— Непременно! — и в двери.

Тут он всполошился:

— А матерьял? Вот сейчас, вот сейчас, — и стал искать по подоконнику, среди пасьянса. Перебирал бумажки, выбирал, чуть нашел.

Я взял статейку и, не читая, поскорей раскланялся и в двери. Из переулка выбрался, сел на извозчика и заспешил в редакцию.

Ну а там — все вверх дном. Метранпажи, корректоры бегают, кричат:

— Где новости?

— Сейчас. — говорю, — не горим.

…Я и поныне не пойму, отчего это я им сразу статью не отдал. Видно, печенью чуял. Зашел в кабинет, прочитал… отложил. Снова взял… отложил. Нужная статья, полезная, однако… Нет!

Взял, написал передовицу, как веснушки изводить, и отправил в набор. Застучали машины. А я…

Третий раз статью перечитал… и вдруг понял — крамола! От Дикенц, от прохвост! Хоть он и впрямь не со шпионами, так хуже того! Дикенц — внутренний враг, заговорщик! Хожу по кабинету, думаю… Да что тут думать, тут нужно спешить! Вызвал тройку и погнал прямиком в министерство тайных дел. Доложился. Впустили.

Вхожу в суровый кабинет, подаю злосчастную статью. Мне кивнули, я сел. Весь дрожу. Заступился б, св. Кипятон!

Офицер тайных дел статью четыре раза прочитал, на просвет посмотрел, на нюх, на зуб проверил… и плечами пожал.

А я ему:

— Вы между строк читайте!

Он прочел между строк. Брови свел. Шпорами звякнул. Я вздрогнул. А он:

— Изложите!

Я стал излагать. В статье что написано? Мол, государь, несвежего за ужином откушав, всю ночь не спал, расстройством мучался и только под утро забылся, а посему желательно весь день по главному проспекту не петь и не плясать, дабы сон монарха не нарушить. Так?

— Так, — офицер отвечает. — И очень похвально. Ваш Дикенц весьма верноподданный малый. Мы ему табакерку пожалуем.

— Воля ваша, — говорю, — только он сигары курит. Но не в этом суть, а в том, что Дикенц отдал мне эту статью шесть часов тому назад. Откуда он мог знать, что государю к ужину несвежее дадут?!

Офицер подскочил, а я дальше:

— Тут заговор! Надо пресечь! А не то поднесут винегрет с мышьяком…

Офицер побелел, разговорную трубку хватает, кричит:

— Эй, Амфисыч, дворец!

Соединили со дворцом. Офицер доложил тайным смыслом. Ответили. Сел, Хрипло говорит:

— Опоздали. Уже началось, — и ворот кителя дрожащею рукою расстегнул.

Молчим. В тишине я совсем испугался и стал объяснять:

— Наша ведомость утром выходит, а матерьял готовим с вечера. Утром бы люди прочли — все в порядке…

Офицер отмахнулся, спросил:

— Где живет злоумышленник? Адрес?!

Я назвал. Он в разговорную трубку его передал, улыбнулся.

— Сейчас привезут, — говорит. — Ну а тебе, пока мы будем разговаривать, придется подождать.

И… увели меня в подвал, на четвертый подземный этаж.

Три недели меня там селедкой кормили, воды не давали и еще многое творили, но о том рассказывать нельзя — давал подписку о молчании. А еще двенадцать раз бывал на очной ставке. Нас с Дикенцом посадят в разные углы, привяжут к лавкам и сыпят перекрестные вопросы. И до того запутают, что забываешь, кто ты есть на самом деле, и потому что ни спросят, кричишь как дурак: