Джузеппе Д’Агата: Америка о’кей

Говоря о «европейских тружениках», нельзя не отметить и весьма пессимистического взгляда писателя на их «революционные теории» — Д’Агата почти слово в слово воспроизводит демагогические программные заявления нынешних лидеров правой социал-демократии о необходимости «улаживать, согласовывать, утрясать, координировать… приспосабливать, удовлетворять, размежевывать, разъединять».

Сводя к минимуму словарный запас жителей «Америки о’кей», автор сознательно ограничивает и себя самого в выборе лексических средств. Отсюда — увлекательная лингвистическая игра, насыщенная краткими, почти афористичными метафорами, точными и глубокими сравнениями. Д’Агата неоднократно предостерегал своих возможных исследователей от чисто литературоведческого анализа, подчеркивая, что его роман совершенно не предназначен для хрестоматийного чтения. И все же представляется просто необходимым обратить внимание читателя хотя бы на некоторые наиболее удачные находки писателя. Вот появляется король Эдуард. «У-у, у меня в душе открывается клапан, откуда бьет сноп ослепительного света, тотчас впитываемый (поглощаемый) грибом ядовитого пара, подозрительно напоминающим лицо моего отца». На нем «царственно белая мантия (несмотря на многократную обработку в стиральной машине, несколько пятен все же осталось)». Вот Эней, который с гордостью заявляет: «Я сам не умею (читать. — А. В.). Поэтому в армии мне доверяют секретные документы». Вот «в белой шляпе с загнутыми кверху полями, Матфей, кардинал Далласский. Крупный, плотный, он все время жует незажженную сигару» (ну чем не гангстер из самого «разбойного» штата современной Америки!).

С не меньшей степенью сарказма и столь же лаконично Д’Агата дает многоплановую характеристику общества, в котором «борется» Рикки. «Поскольку арестованный — обыкновенный гражданин, его изображение на экране смазано». Или: «Если мы возьмем нашу древнюю историю, теоретически изначально каждый человек мог стать президентом. Недаром президентами не раз становились идиоты. Исходя из этого, мы считаем, что каждый может стать папой» (так просто решают «кардиналы» вопрос о возможности победившего Рикки преемствовать власть отца).

Фантазия и ум автора, помноженные на отвращение и даже ненависть к окружающей его бездуховности, настолько велики, что практически на каждой странице невольно задерживаешь свое внимание на все новых и новых элементах удивительного по силе протеста-обличения.

Остановившись — по необходимости лишь кратко — на форме и содержании лингвистического эксперимента Д’Агаты, обратимся теперь к нравственно-политическим аспектам книги, поскольку, несмотря на свежесть и оригинальность языкового обрамления, главным достоинством «Америки о’кей» является все же не это: подлинное новаторство писателя видится нам прежде всего в том, что он идет гораздо дальше только традиционно экономических разоблачений капитализма (хотя и в этом плане самобытность концепции «помойки» очевидна), акцентируя свое внимание прежде всего на морально-этической несостоятельности этой общественной системы, на откровенно антигуманистической природе ее философии. Решая идеологическую задачу столь широких масштабов, Д’Агата использует достаточно распространенный в литературе метод показа будущего через настоящее, уходящее корнями в прошлое. Однако, раскрывая диалектическую преемственность времен, автор сознательно схематичен, он полностью отказывается от предоставляемых данным приемом возможностей усложнения сюжета, насыщения его многообразными элементами развлекательности: именно в такой «спрессованности» событий и явлений, в их многозначной аллегоричности Д’Агата видит наиболее эффективный путь создания обобщающего образа «посткапитализма», образа, одинаково применимого для оценки всех его конкретных, географических проявлений.

И здесь тоже — блестящая находка: отсчет капитализма будущего писатель начинает с XV века, используя для этого драму Шекспира «Ричард III». Прежде всего для писателя важен временной период правления Ричарда III (1483–1485), находящийся на стыке средневековой культуры и Возрождения и ставший одной из наиболее мрачных страниц истории Англии. Последний, а потому до крайности яростный взрыв феодальных страстей, безграничная жестокость распадающейся власти, вакханалия крови и коварства, цинизма, корыстолюбия и стяжательства — таковы внешние проявления глубинной ломки экономических отношений, открывшей эпоху первоначального капиталистического накопления.