Array Коллектив авторов - Классициум (сборник)

Враз осунувшаяся Малинцина сидела на земле, подле доктора Ли и отирала пот с его бритой, похожей на черепашье яйцо головы. По её словам выходило, что марсианам этот дым не вредил так сильно, они хмелели от него и танцевали как бешеные, пастухи раньше приходили сюда, чтобы услышать подлинный голос уллы и познать Высшую Мудрость. Потом она закрыла глаза и сказала, что попробует пробудить Ашхе – память предков, чтобы войти в мысли доктора. Оболенский буркнул «Добро!». Трепетными ладонями Малинцина обняла голову доктора, приложилась губами к его губам, глазам, середине лба, замерла, нащупав нужное место. Текли минуты. Внезапно женщина, не открывая глаз, поднялась и заговорила знакомым мужским голосом, приказывая ввести антидот номер три в спинной мозг, подогреть воду, много воды, подготовить системы и призвать добровольцев для полного переливания крови. Мы измучили себя и измучили отравленных, но проделали всё, что нужно. Развороченный неумелой иглой сгиб локтя ещё долго не заживал у меня, сочился тягучим гноем.

К вечеру страдание четверых перестало угрожать жизни, они забылись. Истощенная чрезмерным усилием Малинцина тоже уснула, мертвым, тяжелым сном. Каюсь, я не сдержался тогда – прикоснулся к тяжелым пышным волосам женщины, жестким, словно шерсть диковинного животного. И поцеловал её – один раз – в синеватую ямку у виска, где нежно билась чужая кровь. Томительный этот вкус, суховатая горечь кожи, цветочный запах с примесью речной сырости сохранятся в памяти навсегда.

Марсианка очнулась, когда тусклые лучи лун осветили простор предгорий, но осталась лежать. Доктор Ли был с ней рядом. Я заметил, они о чем-то шептались, вполголоса спорили, и раз за разом Малинцина качала головой «нет». Мне хотелось приглядеться к ним ближе, но радист Иванов закричал «Связь пробило!» – это значило, что Финнеган и его люди живы, вскоре мы соединимся с отрядом янки и двинем назад. Доблестные тевтоны уже давно повернули к кратеру Гусева.

Ещё сорок четыре дня. Может быть, сорок пять. Может быть, пятьдесят – не больше. «Перун» поднимется с красной почвы, мы покинем эту страну, полную смерти и разрушения. И зеленые холмы Земли примут нас… Я скрипнул зубами, представив себе глечик, накрытый сияющей белой марлей, полный пенистого, свежего молока с утренней дойки. В тенистом углу двора ласково пахнут цветы жасмина. Над прудом в солнечном свете вьются синие стрекозы. Заливается соловей, кричит петух, заливисто тоненько ржет жеребенок и мать отвечает ему. В саду возится толстый Костик, строит замок из груды песка, веснушчатая Рахелька ловит кошку, чтобы нарядить её в чепчик… Фляжка привела меня в чувство – Дора ушла, и дети не ждут меня там, в опустевшем доме.

Темный штрих пересек дорогу, мощенную желтым выщербленным булыжником. Я увидел – Малинцина уходила от нас, в том же тоненьком платье, в котором пришла, с распущенными, гордыми волосами. Позади были лиги пустыни, «птицу» она оставила – верная смерть.

Я догнал марсианку, схватил за руку, повернул к себе, задохнувшись от недостижимой красы. Она смотрела сквозь меня, не сопротивляясь и не подчиняясь.

– Долг отдан, Сын Неба. Я познала Хао, служение завершилось, мой путь уходит к хижинам пастухов. Меня ничто больше не держит.

Долгие уговоры оказались тщетны. Я рассказывал женщине об опасностях перехода, пугал пауками, ихами, бурями, жаждой и изнеможением. Тонкие пальцы не трепетали в моей руке, шелк одежды колыхался от ветра. Малинцина молчала, искушая меня обнять её, спрятать, подчинить чуждую волю земному огню. Страсть и горе разлуки одолевали меня, клокотали бессмысленными словами во рту. Наконец, поняв, она улыбнулась. Взяла мою руку, приложила к горячему, чуть вздутому животу.

– Я уношу дитя. Кровь Сына Неба смешается с кровью дочери Тумы, как раньше. Когда родится младенец, все увидят, что он прекрасен. Наши девственницы придут к вашим мужчинам за Хао, познают огонь и сохранят его в чревах. Жизнь вернется в иссохшие жилы Тумы. Ваша сила бессмертна. Я не хочу умирать!

Я обнял её, как обнимают сестру. Отважная душа заполошною птицей билась подле моей груди, запах цветов кружил голову. Её ладони коснулись моего лица, запоминая, – и оттолкнули. Она ушла в подступающий сумрак, мне оставалось смотреть ей вслед. О, Малинцина, порождение красной ночи, драгоценный топаз на короне древних царей. Что будет с тобою завтра?

Когда солнце снова качнулось над нашими головами, отряд увидел гору Олимп. Где-то за перевалом ревели грузовики.