Array Коллектив авторов - Классициум (сборник)

В фальшивом дне
воровских малин…
И вдруг —
сорока
несёт на хвосте:
Скупает
кордит и пироксилин
Товарищество
«Кто-то там и Т.»!

Зацепка?
Нет?
В том и дела соль:
Каждый
заусенец
проверить изволь!

Соглядатаи
в ряд,
Глаз фонари
горят,
Охоче до крови
Племя
псовье.

Но жандарм —
лиса,
и грозит:
ни-ни!
Не
спу-
гни!

Вцепившись в копчёную плоть
брандмауэра,
На заднем дворе
жестяного ангара
Высится,
размерами с динозавра,
Серебряная
сигара.

В клетке лесов,
в цепях оснастки
Зверь металлом
круглит бока,
К такому
не подойдёшь без опаски,
Хоть он
и спит пока.

Тысячей дюз —
на лапах пальцы,
Словно стволы бамбука.
Сустав прогорит
и тотчас отвалится,
Тонкая штука.

Мастер
лишь после смены
к зверю
Прокрадывается
окольно,
Студент же здесь
как раб на галере,
Но
добровольно.

Кукушкой
недель отмеряет ход
Таинственный
благотворитель.
С порога вопросец:
«Ну, как идёт?
Ещё
взлетать не хотите ль?»

Упрёками жмёт,
похвалой бодрит,
Торопит —
и сам суетится,
Словно земля
под ногами
горит,
По крайней мере —
дымится.

С ним шесть друзей —
иной контингент:
Каторга
да острог.
И мастер всё понял,
и даже студент,
Да оба,
увы,
не в срок.

Пытаться ли
неба порвать покров
На пожертвования
воров?

Такие деньжищи
утоплены в смету,
Что выход один —
единственно
вверх!
Вот шанс взлететь,
и другого
нету —
Даёшь
обещанный фейерверк!
Слишком
поздно,
чтоб
сдаться.
Значит —
пытаться.

Студент – пауком
в лабиринтах схем
Сверяет
целое по кускам.
Мастер в схемах
доволен всем,
Верит больше
своим рукам.

И вот они,
два заветных слова,
Благодетелю
в уши елей:
«Ракета готова».
Кто тут
в небо?
Смелей!

Ночь.
Никакой возможности спать.
Зверь,
избавленный от оков,
На дюзьи цыпочки
хочет привстать,
Вот прыгнет —
и был таков!

Студент в подсобке,
совсем зачах,
Того гляди
окочурится.
Над схемой ракеты
при трёх свечах
Подслеповато щурится.
Друзья благодетеля —
тут как тут,
Храпят за стенкой
в терцию.
Лишь «сам» не ложится —
напрасный труд.
От нервов
пьёт водку с перцем.

А у мастера
гость,
звать —
Филимон,
Пилот! —
болван набивной.
Пялится пуговицами
в огонь,
Кивает
башкой сенной.

«Мешок,
Филимоша,
не держит шил.
Совесть —
совсем замучила.
В общем,
я всё давно решил.
Теперь ты за старшего,
чучело!»

Ладонь
ложится на чертежи:
«Чтоб было другим
повадно,
Уж ты им
всё
как есть
расскажи,
Ладно?»
В ответ
молчит, молчит Филимон
Задумчив,
блестит глазами.
За окнами —
первый рассвета кордон
Светлеется
над домами.

Но что это?
Шорохи, скрипы, гул,
Десятков ног
торопливый топот!
Разбойников
с лавок как ветер сдул,
Великое дело —
опыт.

Преумножен рупором
зычный глас:
«Сопротивление
ни к чему.
Господа,
мы просим
выйти вас
С поднятыми руками.
По одному».

Семикурковый
нестройный треск
Вместо ответа.
Навстречу выстрелы,
вспышек блеск.
Мастер —
там, где ракета.

По шаткой лесенке —
в узкий лаз,
На самую
верхотуру,
Напамять читая
в последний раз
Предстартовую
процедуру.

Кресло
(выкуплено у дантиста).
Ремни
(из кожевенной мастерской).
Люк
задраен предельно быстро.
На мастера нисходит
покой.

Всё, чем грезил,
о чём мечтал —
Вот оно
наяву.
Пули
клацают о металл.
А звёзды
зовут…

Студент
на секунду прилип лицом
К узкой щели
амбразуры.
Бегут,
приседают,
плюют свинцом
Маленькие
фигуры.

Да где же мастер?!
Как нужен он!
Минута —
и всё пропало!
Но в комнате мастера —
Филимон.
Сердце вдруг
клином встало.
Сквозь букв
и цифр
вертлявый
рой
Сверкнуло молнией
грозно:
Одно число
покинуло строй —
И найдено
слишком поздно.

Студент —
ему двадцать восемь лет! —
Чувствует:
рвётся в нутре сукно.
В груди
не какой-то там
шпингалет —
Распахнутое окно.