Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник)

– Легко тебе говорить! Ты бы вот смог полюбить меня?!

– Не смог бы…

– Вот видишь!

– Дослушай, потом вопи! Выводы делаешь поперёд батьки и всё против себя. Я жену люблю, потому и не смог бы. А то что ты маленькая, к любви никакого отношения не имеет.

– Имеет, – Манюня насупилась. – Всем моделей подавай.

– Это другое. Тебе самой-то нужен мужчина, способный оценить только рост и бюст? Не переживай! Будет и тебе небо в алмазах.

– Меня найдёт олигарх-извращенец, латентный педофил?

– Размечталась! – тень захохотала, запрокинув голову. Манюня ясно увидела это сквозь дымку материала, из которого декораторы пошили сверкающую Луну. – На всех олигархов не хватит. Да не всем они и нужны. Тебе вот, точно, не нужен.

– Откуда ты можешь знать, кто мне нужен! – маленькая женщина рассердилась не на шутку. Жить тут учит, ржёт, вместо того, чтобы помочь. – Да знаешь ли ты, что такое быть одной?!

Тень перестала вибрировать.

– Ты разве одна? А мама, а друзья, а…

– Это не то! Я тоже любви хочу… хоть и маленькая.

– Опять за своё! – Тень раздосадовано хлопнула себя по ляжкам. – Почему ты не ценишь любовь близких? Не в счёт? Любовь, она не разная, как принято считать. Любовь это любовь, кто бы тебя ни любил. Почему любовь мамы или подруги ты считаешь ниже качеством?

– Не ниже, а… Это другое.

– Вовсе не другое. Ты не была по-настоящему одинока.

– А ты был?

– Не был. Никто не может быть одиноким в нашем мире. Мы сами себя в этом убеждаем. Не видим, не ценим. А отбери…

– Банально, Хоботов!

– Банальность – уставшая Истина. Только я не Хоботов.

– Ты «Покровские ворота» не смотрел?

– Видел на фото. При чём тут какой-то Хоботов?

Манюня удивлённо рассмеялась и принялась пересказывать собеседнику сюжет фильма, обильно приправляя повествование цитатами.

– За тобой идут, – тень поднялась.

– Я ничего не слышу.

– Егорыч проспался. Сейчас снимет.

– Егорыч это кто?

– А, ты ж гастрольная! Сторож здешний. Хороший дед, только выпивоха.

– Подожди, а ты-то сам кто?

– Серёгой звали. Гвоздиковым. Актёр бывший.

– А теперь кто?

– Не суть! – Серёгина тень, балансируя, стала осторожно удаляться вдоль балки. Остановилась. Обернулась. – Я бы смог тебя полюбить, если бы не моя Ритка. Ты добрая. И смешная. Всё у тебя будет. Олигарха, конечно, не жди, но… Зуб-то ноет? – Почему-то Манюне показалось, что Серёга подмигнул. – Только не повторяй постоянно, что ты какая-то не такая. И обижайся поменьше.

С этими словами силуэт исчез.

Манюня услышала спотыкающиеся шаги. Это Егорыч вспомнил своё ночное приключение и возобновил поиски «нечисти».

– А Сергей Гвоздиков у вас работает? – поинтересовалась Манюня, прихлёбывая горячий чай из егорычевой чашки.

– Работал, – Егорыч погруснел. – Хороший парень был. Весёлый. С кабелем там что-то… Убило. Рукой-то схватился и… Бах! Скорая приехала, он и не дышал уж. Хороший был. Весёлый… М-да… – Егорыч перекрестился и вздохнул. – Царствие небесное! Помянуть бы надо.

Манюня стояла в театральном вестибюле. На стенах чёрно-белые фотографии служивших здесь актёров. Огромная ваза как попало набита увядающими и уже увядшими цветами. Такая традиция в этом провинциальном театришке – два цветка из преподнесённого зрителями букета отдать тем, кто ушёл. Они имеют на это право. Но сейчас ведь праздники. Не до ритуалов. Манюня вспомнила, что вчера она стояла у этой вазы, разглядывала фотографии, и ей было грустно. Казалось, что в предновогодней суете их забыли. А потом вот и её… Надо же! Особенно почему-то отпечаталось в памяти лицо нестарого ещё человека. Он улыбался так, точно вот-вот подмигнёт. Манюне от лучиков из его глаз даже полегчало. Такой ещё молодой… Под портретом было написано большими, врезающимися в сознание, буквами «Сергей Гвоздиков».

«А жаль, что всё так просто объяснилось…» – подумала Манюня и поплелась смывать осточертевший за ночь грим лунной девочки.

Зуб дёргало нещадно. Манюня долго пыталась увильнуть от похода к стоматологу, ужаса детства, но сдалась.

– Здравствуйте, – испуганно пискнула она, входя в кабинет.

– Добрый день, – ответил густой бас, странный для такого низкорослого доктора. Он обернулся и неожиданно улыбнулся. От этой улыбки у Манюни внутри что-то сладко сжалось. Страх пропал.

Ну и что, что Она была резиновая? Ему было это, что называется, до лампочки. Ага, вот до этой самой лампочки, засиженной сволочными мухами и без малейшего признака хоть какого-то абажура. Не имело особого значения и то, что свой не устланный красными ковровыми дорожками путь Она начала в неком, тогда ещё полуподпольном, Sex-shopе. Её скабрезное прошлое его мало волновало. Её, давясь сдерживаемым смехом, торжественно передавали на предсвадебных мальчишниках те, кто готовился надевать семейное ярмо, тому, кто вызывал наибольшее опасение в плане скорейшего получения статуса благопристойного супруга. Эта традиция среди его приятелей укоренилась довольно давно и потому Она кочевала из рук в руки не единожды. Каждый из счастливых обладателей обычно нарекал её новым именем и использовал в меру своих потребностей и испорченности. Учитывая свободные нравы и обилие легко доступных живых дам, Она чаще всего пылилась где-нибудь в шкафах и кладовках, стыдливо свёрнутая в бесформенный рулон. Благодаря этому Её когда-то золотистые синтетические волосы превратились в подобие сероватого клубка пакли, а красные бесстыдные губы изрядно истёрлись и потеряли былую эротическую привлекательность. Наверно, именно поэтому Она на последнем мальчишнике и досталась ему: тихому, незаметному, изредка снисходительно вспоминаемому приятелями.