Олег Лукошин: Коммунизм

Правосудие свершилось.

Наше будущее могло быть блестящим. Я имею в виду будущее нашего правительства, которое жёсткими и решительными мерами выжгло бы из общества все протестные антикоммунистические настроения. Я имею в виду будущее всей советской страны. Где мы просчитались? В чём были не правы? Когда, в какой момент просмотрели появление в своих рядах предательства?

У нас не хватало опыта, да. Слишком многому приходилось уделять внимание, заниматься всякой ерундой, оставляя на потом что-то более важное. Мы легкомысленно отнеслись в подбору кадров. Нельзя предоставлять высокие должности лишь по принципу дружеских отношений. Никакой дружбы в мире больших идей не существует! Вчерашний друг — это твой завтрашний враг. Кому, как не мне понимать эту вечную истину.

В чём наш принципиальный просчёт? Ведь мы вполне успешно перетягивали на свою сторону мятежные территории. Где-то лаской, где-то угрозами, где-то военными операциями и кровью. Мы справились бы со всеми, я уверен. Народ, по крайней мере, его большинство, выражал нам полную поддержку. Мы успешно управляли экономикой Союза, не допустив нигде, даже в самых отдалённых частях государства, даже на островах Тихого океана ни голода, ни сколько-нибудь заметного продовольственного дефицита. И всё же мы продержались лишь полтора месяца.

Это выше моего понимания. В государственном устройстве есть нечто, что всегда будет ускользать из логики в какую-то гнусную мистику. Возможно, недостаточно мудрым, недостаточно прозорливым и гибким руководителем оказался Виктор Дробышев. Возможно. Но есть в нашем крахе и что-то запредельное. Нечто, что не поддавалось расчёту ни при каких условиях.

Если даже само Провидение отвернулось от нас, истинных коммунистов, то что же произойдёт с этим государством, этой планетой, этой Вселенной в самом ближайшем будущем? Без твёрдого коммунистического стержня, без ясных нравственных ориентиров? Я стараюсь об этом не думать.

Проходило рядовое рабочее заседание ГКЧП, когда двери вдруг стремительно и звучно отворились, и в зал ввалилась целая кодла вооружённых солдат. Не меньше роты. Они были бледны, взбудоражены и злы. Они пустили несколько очередей в потолок и приставили автоматы к нашим затылкам.

Ими руководил мой старый друг и подчинённый Егор Бузин. После нашего прихода к власти он стал главкомом Воздушно-десантных войск. Эта высокая должность не помешала ему пойти на измену.

— Внимание, товарищи коммунисты! — объявил он с кривой усмешкой на губах. — Вы арестованы за противоправные действия по захвату государственной власти в СССР. Распоряжением генерального секретаря ЦК КПСС Григория Романова ваш Комитет объявлен преступным сборищем авантюристов и подлежит немедленному расформированию. По отношению к членам ГКЧП будет применена вся строгость советского закона. Немедленно сдать имеющее на руках оружие и проследовать в комфортабельные автобусы, которые доставят вас в не менее комфортабельные следственные изоляторы. Любое сопротивление будет жёстко подавлено.

Пришлось подчиниться. Нам связали руки, надели на головы бумажные пакеты и, бесцеремонно тыча в спины автоматами, вытолкали из Кремля по всем этим замысловатым коридорам и лестницам наружу, где так же грубо зашвырнули в автобусы.

Спустя какое-то время я оказался в одиночной камере неозвученного тюремного заведения. Как ни странно, я был спокоен. На стены не кидался и в дверь не колошматил. Видимо внутренне, сам того не осознавая, я был к чему-то подобному готов.

На следующий день меня стали навещать следователи. Было их почему-то много, не меньше четырёх, все крайне тупы, крайне неприятны и все лоснились от обильного потоотделения. Они расспрашивали меня о причинах, «побудивших решиться на государственный переворот», показывали центральные газеты, кишевшие броскими названиями вроде «Фашистская хунта арестована!», фотографиями вернувшихся к исполнению своих непосредственных обязанностей членов ЦК, причём в обнимку с самим Романовым, распоряжениями в очередной раз активизировавшего руководящую деятельность Григория Васильевича и бравыми отчётами с мест о ликвидации последствий правления хунты.

Там же, в газетах, я узнал, почему мы стали вдруг фашистской хунтой. Оказывается, по версии центральных советских газет, переворот был совершён в день рождения Гитлера, а наша жестокость по отношению к инакомыслящим была сродни политики фашистской Германии в годы Второй мировой.