Юрий Нестеренко - Приговор

– Три года назад, – негромко ответила она. – В день, когда они ворвались в замок.

И в интонации, с которой она это сказала, было нечто, что заставило меня поверить окончательно.

– Значит, вся твоя семья…

– Да. Они убили всех. Отца, мать, обоих братьев и старшую сестру. Я выжила, потому что отец успел спрятать меня. Наверху, на балке под потолком. Никто из взрослых не смог бы лечь там так, чтобы его не было видно снизу. Только я. Поэтому я уцелела. Но я слышала, как их убивали. Слышала… и кое-что видела. Но я ничего не могла сделать. Тогда у меня не было арбалета. И если бы я издала хоть звук, меня бы нашли и тоже убили. Я пролежала там, не шевелясь, полдня, пока они грабили замок. Потом они раскидали повсюду солому, подожгли ее и убежали. Я успела выбраться на стену – там одни камни, гореть нечему. Правда, чуть в дыму не задохнулась, голова потом сильно болела… Когда пожар утих, я обошла замок. Мне еще нужно было похоронить погибших. Тела сильно обгорели, но так было даже лучше. Мне было бы трудно… засыпать землей их лица, если бы они были, как живые. А так это были просто черные головешки. К тому же… так они меньше весили. У меня бы, наверное, не хватило сил перетаскать их всех, если бы они были целые…

– Сколько же тебе было лет?

– Девять. Сейчас двенадцать.

– Господи…

Я никогда не любил детей, и уж тем более не выношу всяческое умиление и сюсюканье. Но тут меня вдруг пронзило чувство острой жалости к этой совершенно чужой мне девочке. Захотелось хоть как-то приласкать и утешить ее. Арбалет все еще смотрел в мою сторону, но уже явно не целился в меня – она просто машинально продолжала его держать. Я шагнул к ней и мягко отвел оружие в сторону. Затем очень осторожно – я ведь понимал, каковы были ее последние воспоминания о мужчинах с мечами – протянул руку и погладил ее по голове. В первый момент она и впрямь вздрогнула и сделала инстинктивное движение отпрянуть. Но уже в следующий миг расслабилась и доверчиво прижалась ко мне, пряча лицо в моей куртке.

По правде говоря, грязные волосы отнюдь не были приятны на ощупь, да и пахло от нее… понятно, как пахнет от человека, которому негде нормально помыться, будь он хоть трижды благородного происхождения. Но я продолжал гладить ее голову – молча, ибо не знал, что сказать. Любые слова утешения звучали бы фальшиво. По тому, как вздрагивали ее плечи, я понял, что она плачет – может быть, впервые за эти три года. Но она делала это совершенно беззвучно, явно не желая демонстрировать мне свою слабость. Наконец она отстранилась, как-то даже слишком резко, и снова посмотрела на меня, похоже, жалея, что поддалась минутному порыву. Ее глаза вновь были совершенно сухими – я бы даже подумал, что мне показалось, если бы слезы не оставили предательские следы на грязном лице.

– И все эти годы ты так и живешь здесь? – я даже не спрашивал, а скорее констатировал очевидное.

– Да.

– Ты не думала перебраться к какой-нибудь родне?

– Никого не осталось. Я – последняя в роду.

– И тебе никто не помогает? Как же ты смогла прокормиться?

– Лес прокормит человека, который его понимает, – улыбнулась она. – Еще до того, как все это случилось, мама отпускала меня с нашими служанками по грибы и ягоды, так что я знала, какие можно есть. А отец даже брал на охоту, хотя мама и ворчала, что это занятие не для девочки. Но стрелять я тогда еще не умела. Я научилась потом, сама, уже после ЭТОГО. Пожар и грабители уничтожили не все, мне удалось отыскать в замке этот арбалет и еще кое-что… А Эрик, мой средний брат, научил меня ставить силки и ловить рыбу в озере. Он часто играл со мной, хотя он был мальчишка и на пять лет старше. Он вовсе не был таким задавакой, как Филипп, старший…

– А твоя одежда? У тебя есть что-нибудь, кроме того, что на тебе сейчас? – "если это вообще можно назвать одеждой", добавил я мысленно.

– Почти все сгорело. Уцелели платье и туфли, которые были на мне в тот день… но я же из них давно выросла.

В самом деле. Я как-то не подумал об этом детском свойстве.

– И что же ты, круглый год так и ходишь босиком? И зимой?

– Ну, зимы в наших краях теплые, – беспечно ответила она. – В прошлом году снег всего два раза выпадал, и почти сразу таял. Вообще-то, есть еще старые отцовские сапоги, но они мне слишком велики. Даже если тряпок внутрь напихать – идешь, как в колодках… Я их только зимой на рыбалку надеваю, потому что там на одном месте подолгу стоять надо, и впрямь замерзнешь. А ходить и бегать лучше уж босиком. Когда привыкнешь, то почти и не холодно. Вот без теплой одежды зимой куда хуже. Но у меня есть волчья шкура. Я в первую же зиму сама волка застрелила – похвасталась она. – Шубу, правда, сшить не получилось. Шить я не умею. Мама пыталась научить, но мне терпения не хватило. Слишком уж скучное занятие.