Константин Фарниев: Взорванные лабиринты

Инспектор Яви и все те, кто принимал участие в расследовании, находились в специально отведенной для них ложе.

Два судебных заседания были посвящены чтению обвинительного заключения. Инспектор Яви поработал основательно. Еще никогда с такой тщательностью не готовил он материалы для передачи в суд. Председательствовал Верховный судья. Обвинение поддерживал заместитель Верховного прокурора. Яви прекрасно знал, что это за птицы. Утешал только состав присяжных заседателей, утвержденный Комитетом общественного спасения. Особое место и роль занимал на суде Гинс — представитель Комитета общественного спасения.

Первому слово было предоставлено Ремми Табольту. Табольт ничуть не сожалел, что в конце концов выложил инспектору всю правду.

— Ваша честь, господа присяжные заседатели, — начал Ремми Табольт. — С подсудимым Пул Вином я знаком с детства. Мы родились с ним в одном городе и знали друг друга довольно близко и достаточно хорошо. Разница между нами была весьма существенной — он родился в богатой семье, я — в бедной, он учился, а я проходил свои университеты на улицах. Как бы там ни было, мы оказались в одной компании, которую его родители называли дурной. Потом Пул уехал в столицу учиться. Наши пути разошлись. Не виделись мы с ним долго. Еще в розовой юности по милости Пул Вина я дважды имел дело с полицией. Хотя я был простым исполнителем, а Пул Вин главным организатором, он и в первом, и во втором случаях остался в стороне. — Табольт сделал паузу.

В зале стояла чуткая тишина.

— Мы встретились с ним случайно, — продолжал Табольт, — уже здесь, в столице. Перебросились несколькими словами, обменялись телефонами и расстались, потому что говорить нам особенно было не о чем.

Новый год я встретил в кругу своих друзей, и встреча эта, скажу вам, была нескучная. Уже подошло для всех нас время отъезда.

Вечером второго января, когда я собирал свой чемодан (почему я не сделал этого раньше, черт подери!), раздался телефонный звонок. Звонил Вин. Дело предполагалось простое, а цена приличная — пятьдесят тысяч крон. Пул предложил нам позаимствовать у профессора Фэтона его знаменитый аппарат. Конечно, ваша честь, господа присяжные, вы можете подумать, что Ремми Табольт безнравственный человек, коль он занимается делами подобного рода. Но я подумал: если мы позаимствуем у профессора один аппарат, что помешает ему позже сделать точно такой же. Мы срочно взяли одну машину, не будем уточнять, какую — она уже известна господину инспектору, и двинулись в Лин. С Пул Вином мы встретились…

— Господин Табольт, прошу в своих показаниях держаться ближе к делу, — проскрипел судья.

— Слушаюсь, ваша честь. С Пул Вином в тот вечер мы встретились у Пекки, который, к моему величайшему сожалению, сидит здесь же. Я потребовал от Пул Вина три полицейских мундира и полицейский фургон. Разве не плоуая идея? При таком солидном антураже чувствуешь себя как-то увереннее — вроде ты полицейский при исполнении своих служебных обязанностей.

В зале раздались смешки. Табольт держался совершенно непринужденно, и это импонировало публике.

— В три часа ночи, — продолжал он, — Пекки привез нам мундиры и сказал, что минут через тридцать будет фургон. Но позвонил Пул, прошу прощения, — поклонился Табольт в сторону судьи, — Пул Вин позвонил и сообщил, что операция откладывается на более позднее время, поскольку вышла заминка с фургоном. Мне это не понравилось, но отступать уже было поздно.

Мы знали, что у профессора в гостях доктор Нейман и потому пошли втроем. Хотя он и доктор, но все равно мужчина. Рисковать не хотелось. Пул Вин уверял нас, что соседи Фэтона отсутствуют, поэтому мы вели себя очень смело, и напрасно, как потом оказалось.

Короче, мы благополучно проникли, вернее, пришли в гости к профессору и здесь…

Табольт сделал паузу и развел руками.

— Все было хорошо до тех пор, пока я не заглянул через плечо профессора. Здесь я совершил свою первую в жизни роковую ошибку, от которой судьба оберегала меня долгие годы.

Нам нужно было сесть вместе с милыми и симпатичными хозяевами, вдоволь налюбоваться их прекрасными игрушками и, извинившись, уйти. Но я сразу понял, что пахнет хорошим кушем и… я получил его — сто пятьдесят тысяч крон, эти тридцать сребренников Иуды. Они жгли нашу совесть, наши души, и мы постарались избавиться от них как можно скорее, в чем и преуспели. Примерно десять минут седьмого мы подъехали к мастерской. Пул Вина там не было. Мы перегрузили профессора и доктора в свою машину — мы их просто усыпили — и поехали к Пул Вину.