Марина Дяченко - Магия театра (сборник)

Авельянеда уходит.

Пауза.

Санчо смотрит на Карраско. И Алонсо переводит взгляд на Карраско. И Альдонса смотрит на Карраско, и Фелиса, притаившись у дверей, смотрит на Карраско; Карраско жарится под этими взглядами, будто на медленном огне, но делает вид, что ничего не замечает. Героически запихивает в глотку кусок мяса…

Поперхнулся.

Закашлялся.

АЛОНСО:А… Самсон Карраско, потомок Самсона Карраско, Рыцаря Белой Луны…

КАРРАСКО:Нет.

АЛОНСО:Потомок того здравомыслящего бакалавра, которому удалось вернуть Дон Кихота под крышу родного дома — и тем самым убить…

КАРРАСКО:Нет! Это несправедливо! Бакалавр Карраско любил старого сеньора Кихано! Сам Алонсо Кихано Добрый перед смертью назначил его своим душеприказчиком — это ли не доказательство?!

АЛОНСО:…И вот теперь потомок повторяет его уловку, но куда более просто и пошло. В наше время не принято скрещивать копья, в особенности если вместо этого можно хорошо заплатить…

КАРРАСКО:Алонсо, да что же вы говорите! Да как вам не стыдно! Пусть этот Санчо знает меня всего неделю… пусть сеньора Альдонса терпеть меня не может… но вы-то?! Как вы могли… подумать?! Обо мне?! Что мне теперь делать, после того, как на меня пало такое подозрение? Как мне доказать, что я не писал этого письма?! Да, я не хотел, чтобы вы уходили! Я и сейчас не хочу! И честно могу сказать вам в глаза: лучше бы вам никуда не ходить! Вот вы не говорите вслух об этой легенде, легенде вашего рода, но я знаю, вы в нее немножечко верите… Как наивный Панса немножечко верит в свое губернаторство. А вы говорите себе: ничего, что все мои предки потерпели неудачу. Ничего, что историю Дон Кихота называют «блестящим и подробным отчетом о крушении иллюзий». Ничего, думаете вы, я попробую, может быть, у меня получится… Но это тоже иллюзия! Быть оптимистом в наши дни — унизительно… Сеньор Алонсо, мне будет больно, если вас затопчет стадо свиней! Я люблю вас… а за дружбу, за сочувствие… вот такая плата. Да, может быть, это Санчо все придумал, сам написал письмо и морочит вам голову! А вы… вы предали мою дружбу и навеки оскорбили меня! Прощайте.

Карраско уходит.

Алонсо понемногу снимает с себя доспехи, складывает на столе. Усаживается в кресло. Выжидающе смотрит на Санчо.

Альдонса и Фелиса тоже смотрят на Санчо.

САНЧО:Нет. Сеньор Алонсо… Я ведь сроду не видел столько денег сразу. Я мог бы оставить их себе… Ничего вам не говорить… Сеньор Алонсо, я клянусь моим батюшкой, который дал мне имя Санчо, я клянусь моим островом… которого у меня никогда не будет… клянусь моими пацанами, которые остались дома… что я не соврал вам. Это письмо написал не я.

Молчание.

САНЧО:Ради Бога, сеньор и господин мой… Вы действительно могли подумать…

АЛОНСО:Вы все не хотите, чтобы я шел. Ты, Санчо, идешь со мной без радости — только потому, что ты верен… Авельянеда завидует, Карраско сочувствует… Никто не понимает, зачем Дон Кихоту отправляться в странствия… Какого черта?!

САНЧО:Фелиса, а у тебя никогда не возникало мысли удержать подольше столь любимого тобой хозяина?

ФЕЛИСА:У меня сроду не было таких денег, любезный Санчо. Так что я тут ни при чем, и не думайте…

АЛОНСО:«Огромное хрюкающее стадо налетело и, не выказав никакого уважения ни к Дон Кихоту, ни к Санчо, прошлось ногами по обоим… Своим стремительным набегом полчище свиней привело в смятение и потоптало седло, доспехи, Серого, Росинанта, Санчо Пан су и Дон Кихота»…

САНЧО:Хватит, хозяин. Не стоит… В конце концов, вовсе не обязательно, что нас будут топтать свиньи. Возможно, просто парой тумаков дело и ограничится…

АЛОНСО:«Не лучше ли сидеть спокойно дома, чем бродить по свету в поисках птичьего молока, ведь вы знаете — бывает, собираешься обстричь овцу, смотришь — тебя самого обстригли…» Альдонса… Ты-то… Хоть ты. Скажи, ты тоже не понимаешь — зачем все это? Скажи им!

Пауза. Альдонса поднимается; долго молчит.

АЛЬДОНСА:«Красота ее сверхчеловеческая, ибо все невозможные и химерические атрибуты красоты, которыми поэты наделяют своих дам, в ней стали действительностью: ее волосы — золото, чело — Елисейские Поля, брови — небесные радуги, очи — солнца, ланиты — розы, уста — кораллы, зубы — жемчуг, шея — алебастр, перси — мрамор, руки — слоновая кость, белизна кожи — снег…» Именем прекрасной Дульсинеи нам, — Альдонсам, Терезам, Люсиндам, — суждено быть когда-то покинутыми. Это несправедливо, но, возможно, это правильно. Мы — это мы, а Дульсинея — воплощенная тоска по недостижимому… Они все (Альдонса широким жестом обводит портреты) помнили о Дульсинее. Которой нет. А донкихотство — человек с копьем, бредущий по дороге… да это та же Дульсинея для человечества. То, бессмысленное и прекрасное… без которого не может жить человек, если он, конечно, не скотина. Алонсо, если ты не вернешься, мне незачем будет жить — вот все, что я хотела сказать. Еще будут вопросы?