Виталий Абанов - Город Эйч

– Где же ты, паскуда... – говорил сам с собою Браконьер, говорил тихо, чтобы Снарк его не услышал: – где же ты. – и его пальцы скользили по мокрому от крови цевью обреза.

– Кто бы ты ни был, приходи сюда и я вышибу из тебя мозги, грязный ублюдок. – говорил он, а его ботинки наполнялись кровью. Кровь сбегала вниз, и руки его тяжелели. Как и веки. Браконьер пытался открыть глаза, но веки стали неожиданно тяжелыми, и он потерял сознание. Когда он очнулся, за окнами было уже светло.

– Уже день, – мелькнуло в голове Браконьера: – я продержался всю ночь, сейчас откроются двери и войдут уборщики, а потом и продавцы. А потом... это же детский отдел, да? Сюда прибегут дети. А я тут в кровище. Нельзя лежать тут, надо сваливать... – он оперся рукой о кресло и начал вставать. Что-то шевельнулось в углу и он поднял дробовик. Девочка. Лет десяти- двенадцати, большие глаза и красивое красное платье.

– Кхм. – откашлялся он, опуская дробовик: – магазин еще закрыт, девочка. Ты пришла выбрать куклу? – и тут он увидел, что вторая рука девочки была спрятана за спиной. Его горло выдало хрип, рука вздернула дробовик, но он не успел.

– Банг! – в руке у девочки вспыхнул огненный цветок, и пустотелая пуля двадцать второго калибра раздробила пальцы его руки. Обрез упал на пол.

– Вот почему ты всегда побеждаешь... – сказал Браконьер: – ты же не маленькая девочка, правда? – лицо девочки на секунду дрогнуло:

– Нет. Я просто не расту дальше.

– Карлица. – выдохнул Браконьер. Все стало на свои места.

– Лилипутка. – поправила его девочка, поднимая пистолет.

– Наш Снарк – Буджум... – сказал Браконьер, улыбаясь тому, что узнал самую охраняемую тайну Синдиката. Он еще улыбался, когда палец девочки нажал на курок.

Рано утром, когда всеподавляющая жара еще не властвовала над городом, из издания большого универмага, из двери прямо под надписью "Купальные кабинки Барабанщика и Компании", вышла маленькая девочка с большим плющевым мишкой и, весело подпрыгивая, заспешила по своим делам. Возле мусорного бака она остановилась и принялась копаться в животе у игрушки. Вдруг из тени, образованной баком вышел пузатый дяденька. По-доброму щуря глаза, он скользнул взглядом по красному платью и голым коленкам с легкими ссадинами.

– Привет! Шоколадка – угощайся, – мягкий голос, совсем не страшный.

Дядя подмигивает и протягивает пухлую ладонь, на ней – шоколадный батончик.

– "Шоколад", – прочитала вслух девочка. И подняла глаза на доброго, совсем не страшного дядю.

– Ага. Ням-ням! Пойдешь со мной, дам еще.

Девочка прищурила глаза.

– А мороженое?

– Сколько хочешь! – Дядя протянул к ней руки.

– Не люблю мороженое, – вздохнула она, вынимая из живота мишки Тедди пистолет двадцать второго калибра.

Ранним утром в городе всегда тихо, и отзвук выстрела звонким эхом прокатился по ближайшим улицам.

– Все-таки она сдохнет, – сказал старый Эмилио.

Рони сидел рядом с ним, вытянув ноги и отдыхая. Минутка передышки. Можно поговорить со старым придурком о том о сем.

– Вовсе нет, – лениво ответил ему Рони. Они смотрели на старую суку, лежащую под деревом. Ее правая передняя лапа была изломана под странным углом и почернела. Если хорошенько приглядеться, можно было увидеть белые личинки мух в ране. Сука лежала и монотонно скулила, вытягивая одну и ту же тоскливую ноту.

– Она не может протянуть долго, – сказал Эмилио. – А тебе бы лучше заняться своим делом.

– Я и так занимаюсь своим делом, – ответил Рони, протягивая Эмилио конверт: – распишись.

– Что это? – спросил старик.

– Не знаю, – пожал плечами Рони: – я не читаю чужие письма.

– Это судебная повестка, – сказал Эмилио: – они снова хотят вызвать меня в суд.

– Распишись. Иначе я не вручу ее тебе.

– Ну и пусть. Плевал я на судебные повестки. Передай Карлосу, что он может поцеловать меня в жопу. Да, прямо в мою черную, немытую жопу, – с удовольствием повторил Эмилио, зажмуриваясь и потягивая дым из своей трубки. Рони вздохнул и спрятал конверт в сумку. Он уже устал говорить, что не знает никакого Карлоса. Этот конверт он носил старку Эмилио вот уже два года. За это время он протерся и засалился. Старик не принимал конверт, и Рони относил его обратно на почту.

– Наверное я ее пристрелю, – сказал Эмилио, посасывая трубку: – не дело смотреть, как тварь господня мучается.