Алла Кисилева: Осторожно боги

Мне здесь уже почти нравилось, только по-своему, на местный манер. Я решила получше присмотреться к окружающему, и оказалось, что множество оттенков ускользнуло от меня при первоначальном знакомстве. Это пространство оказалось гораздо объемнее. Никакого намека на тишину уже не было, здесь было даже шумно, стоял почти непрерывный гул низкой вибрации. Движение теней напоминало медленный танец под аккомпанемент нескончаемого шума. Тени были совершенно разными, они различались цветом и плотностью, и от них также исходили звуковые вибрации, принятые мною за шепот. Я стояла неподвижно, отдавшись вся этому невнятному гулу. Неожиданно он превратился в слова, и я отчетливо услышала их речь, которая рождалась в моем мозгу, почти полностью затянутом серым туманом. Если бы я еще оставалась той, прежней, то, возможно, смогла бы восхититься болезненной красотой происходящего, но теперь все растеклось и размазалось, так что оценивать что-либо стало просто некому. Ритмично покачиваясь, я слушала голоса, становившиеся все громче, и совсем немногое отделяло меня от них, я сама уже готовилась стать тенью, как вдруг откуда-то появилась неожиданная помеха. Рядом возникло чье-то раздражающее присутствие. Этот был кто-то другой, и он отличался от них. В этом мире полупрозрачных и легких теней он был до отвращения плотным. И он смотрел на меня, не мигая, стеклянными остановившимися глазами, безобразный, почти яркий сгусток. Его губы дернулись, это, казалось бы, простое движение неприятно поразило меня, здесь оно воспринималось просто неприличным. Тени не обладали мимикой и говорили с закрытым ртом.

— Пойдем, — с видимым усилием произнес он.

Его слова звучали непонятно, они были чуждыми для этого мира, странно было услышать здесь голос, так похожий на человеческий. Он повторил свой призыв, с трудом продираясь через окружавшую нас инерцию. Звуки его голоса что-то взволновали, нарушив тупое равнодушие, но я не сдвинулась с места, боясь последовать за ним. Внезапно до меня дошло, что энергии в теле осталось совсем немного, и перспектива потратить эти остатки на передвижение в неизвестном направлении, да еще и неизвестно с кем, окончательно напугала. Другой проявлял все больше и больше беспокойства, а я не могла на что-либо решиться.

— Пойдем, — теперь он почти кричал, пытаясь подтолкнуть меня, хотя здесь это было совершенно невозможно. Он был так настойчив, что мне только и оставалось покорно повиноваться. О возвращении я больше не тревожилась, мне вдруг подумалось, что возвращение — это только боль, и ничто другое.

За весь период пребывания здесь двигаться я еще не пробовала. Как ни странно, это оказалось достаточно сложно. Глядя на тени, можно было подумать, что передвижение не должно вызывать никаких затруднений. Так оно и было, но только для них. Движение теней подчинялось строго определенному рисунку, а мы шли напролом, нарушая энергетический строй пространства. Тени, попадавшиеся на нашем пути, застывали в недоумении, почти с удивленным выражением на неподвижных лицах. Мы прошли совсем немного, а энергия с каждым шагом катастрофически убывала. Я взглянула на своего провожатого, он шел передо мной, не оглядываясь, в спокойной уверенности, что я иду за ним следом. Туман становился более плотным, казалось, что от него исходит холодное жжение. Силы были на исходе, еще два-три шага, и дальше двигаться станет просто невозможно. Как будто услышав это, мой спутник остановился.

— Смотри, — прошелестел он, повернувшись вправо.

Пытаясь что-либо разглядеть, я подалась вперед, но движения не получилось, сил уже не было. Неожиданно тело отреагировало обычной человеческой реакцией, по лицу медленно и спокойно потекли горячие слезы. Было очевидно, что путешествие скоро закончится. Я закричала в надежде, что Наблюдатели услышат меня, в безумной надежде, что они наконец-то спасут меня от этой пытки и прекратят свой жестокий эксперимент. Зря, это была неразумная трата остатков энергии. Они не слышали или не хотели слышать. Быть может, крышка этого стеклянного стакана была прозрачной и звуконепроницаемой, а может, здешние звуки исчезают, попадая в тот, когда-то знакомый мир. Быть может, они видят только раздражающее глаз хаотичное движение серых неярких пятен, если только вообще что-либо видят. Как бы то ни было, на помощь рассчитывать было бесполезно, а я устала, мне полагалось смириться и из беспечного путешественника превратиться в узника стеклянной тюрьмы. Эта мысль не вызвала во мне никаких эмоций, а тело продолжало плакать равнодушными слезами. Все было кончено.