Север Гансовский - Чужая планета

Наконец в сравнительно большом помещении Тнаврес остановился. Он ткнул пальцем в землю, приказывая Алексею сесть. Показал затем на Толфорзу и на себя и сделал движение рукой, объясняя, что они вдвоем уйдут и очень скоро вернутся.

Узкие ходы-пещеры отходили в нескольких направлениях. Алексей знал, что один он уже не выберется на поверхность. На миг стало жутко: правильно ли он поступил, спустившись в лабиринт?

Пахло резким кислотным запахом и — Алексей с удивлением отметил это слово в своих мыслях — электричеством.

Он прождал пять минут, потом еще десять. (Часы, московские часы с бесконечно далекой Земли, так и оставались у него на руке). Ни бородатый, ни маленькая женщина не возвращались.

В стене он разглядел очертания какого-то небольшого прямоугольника, чуть повыше колена. Он подошел к этому месту и опустился на корточки. Что-то похожее на дверцу с примитивным запором-щеколдой.

Космонавт осторожно взялся за щеколду, поднял ее…

Потом, позже, когда он лежал обожженный и Толфорза ухаживала за ним, Алексею часто виделась эта картина.

Маленькая дверца вела в огромное помещение. Подземное, высотой в несколько этажей, ярко, до боли в глазах, освещенное какими-то светильниками. То был зал или, вернее, выработка, где на разных уровнях стояли десятки и сотни жителей и одинаковыми движениями руками выбирали породу, которая образовывала здесь и пол, и стены с уступами, и теряющийся в высоте потолок. Могучий механизм рычал, содрогаясь, в дальнем углу зала, распустив повсюду бесконечно длинные кожистые руки-змеи.

И там и здесь — всего числом не больше десятка — стояли и ходили еще какие-то существа, отдаленно похожие на жителей, но гигантские, в металлических рубахах и с металлическими головами. Напоминающие средневековых рыцарей в латах и одновременно роботов. У каждого был аппарат с направленным в сторону длинным отростком.

Зачарованный, Алексей наполовину высунулся из дверцы.

Позади и в стороне вдруг раздался гневный вопль-вой.

Алексей оглянулся.

Шагах в пяти от него закованный в металл гигант злобно и удивленно кричал, глядя на космонавта сквозь узкую щель забрала. Поднялся аппарат, прицеливаясь отростком в Алексея.

Сверкнуло яркое пламя. Алексей ощутил дикую боль в обожженном лице, дернулся назад и захлопнул дверцу.

Он услышал испуганный шепот маленькой Толфорзы и, теряя сознание, почувствовал, как его берут на руки и несут куда-то переходами подземного царства.

Алексей проснулся и лежал с закрытыми глазами. Не хотелось открывать их, потому что это означало бы признать, что день начался. Вернее, не день — здесь под землей сутки не делились на день и ночь, — а просто период бодрствования. Но он не желал бодрствовать, потому что нужно было терпеть боль. Состав, которым его обрызгало закованное в металл чудовище, был не только обжигающим, но еще и особо ядовитым, рассчитанным на длительное страдание жертвы. Как только Алексей просыпался, боль тысячами крючков вцеплялась в сознание и уже не отпускала. Легче ему становилось, лишь когда появлялась Толфорза с какими-то живительными мазями, которыми она покрывала ему лоб, щеки, шею. Однако и те действовали недолго. Потом опять приходилось мучиться…

Но так или иначе, уже пора было открыть глаза. В соседнем помещении начиналось утро. (Он не мог отвыкнуть считать утром тот момент, когда маленькие жители исчезали на десять — двенадцать часов, оставляя его в относительном одиночестве в системе этих подземных помещений.)

Было слышно, как за тонкой стеной завозились; там на маленьком костре начали разогревать пищу. Значит, до сирены оставалось полчаса. Сирена вызывала жителей на работы, — длительный вой, который пронизывал дважды в сутки все подземное царство, как бы разом выметая всех в тот огромный зал, куда Алексей заглянул, на свое несчастье. Или в другие такие же залы. Здесь не знали опозданий. Вместе с Алексеем оставались только совсем глубокие старики и старухи и маленькие дети. Чуть подросшие ребятишки тоже шли на работы.

Звякнул металл, прошелестели шаги, раздались восклицания и смешок… Ему уже были знакомы все эти звуки, он успел изучить их за тот месяц, пока отлеживался здесь. (Что он лежал именно месяц, Алексей определял по тому, как отросли у него борода и волосы.) Жизнь в подземелье была простой. Жители уходили, когда раздавалась сирена, и возвращались после ее повторного воя. Пищу они получали где-то там, а здесь только разогревали ее. У них не было ни имущества, ни развлечений, ни общественной жизни. Ничего. Уходили, приходили и ложились спать. Оставалось лишь спрашивать себя, как они не разучились смеяться при таких обстоятельствах. Но они иногда смеялись и часто пели — Алексей не раз слушал эти песни…