Александр Пиллаев - Мария в заповеднике

— Я тоже думаю, что они здесь сильно шагнули вперед, — заявил Йоцхак. — Разыгрывать драму на охоте вместо того, чтобы просто огреть своего Министра дубиной — это, конечно, уже немного Цивилизация.

— Твой цинизм, Йоцхак, только тем хорош, что ты умеешь его вовремя изобразить. Вот и Уэлш, наконец, проснулся, прямо ожил при слове «дубина», а я как раз хотел сказать нечто важное, что пришло мне в голову. Ведь если это — благодать, если это — Он обратил, наконец, здесь свое внимание, то… наши операции здесь становятся, в общем-то, проблемой. Как вы сами понимаете, мы не можем Ему переходить дорогу. Нам придется менять всю программу, или оставить пока этот район Земного шара в покое.

— Мне тоже хочется домой, Пер, — отозвался Уэлш. — В отличие от тебя, я бы не стал прерывать свой контракт с офисом — меня чем-то притягивают эти, богом забытые, как ты говоришь, задворки мира, эти дикари, эти земные аборигены, но такие рожи, как здесь, в Большой Империи, я еще нигде не видал и очень надеюсь, что больше не увижу… Нет-нет, скорее домой! К дьяволу этот район! Мне даже удивительно слышать, о каком таком озарении ты говоришь? У моего кота дома в Сан-Кузнечихе более осмысленный взгляд, чем у любого здесь из свиты Министра, я не говорю уже о людях Прокурора…

— У Марии довольно умное личико, — вставил Йоцхак.

— Истинно говорю, мутант она, да простятся мне мои прегрешения… — сказал Пер.

ГЛАВА III

Министр и глава правительства Шенк Стрекоблок, все еще потрясенный дневным происшествием, отогревал свой ужас в Резиденции у камина. Греться у открытого огня было привилегией лидеров, простые империоны могли жечь дрова только в закрытых печках. Зато слово «простые» было, в свою очередь, символом нравственной чистоты, и сознание морального превосходства как бы заменяло им тихие впечатления от игры открытого огня в камине, как в Резиденции у Министра.

— Господин Калиграфк! — доложил слуга.

Через минуту в дверях выросла фигура Прокурора. Он кивнул, прошел тоже к камину и надолго вдруг замолчал. В отличие от шарообразной головы Министра у Прокурора лицо было плоским, вытянутым и, если говорить в терминах главного техника, вряд ли «по экстерьеру» можно было судить о принципах выдвижения лидеров в стаде: к тому же, вполне может быть, что сейчас у камина сошлись не самые красивые представители стада, хотя в массе, конечно, «простые» аборигены Большой Империи были еще уродливей, чем даже их лидеры. Сказать уродливей, впрочем, все равно, что ничего не сказать. Племя было настолько внешне без -образным, что, наверное, из инстинкта самосохранения выработало в своей культуре уникальную этику «прекрасной души». Считалось, душа тем прекрасней, чем уродливей лицо и тело. Уродливый — значит, с прекрасной душой. И в этом была даже своя логика. Уродливый внешне получал взамен от стада аванс в виде прекрасной души, попадал в сословие «простых», а значит, нравственно более чистых и морально более превосходных. Однажды Пер обратил внимание, что некоторые дети здесь лет до пяти-шести выглядели как нормальные человеческие дети; и все равно потом вырастали почему-то уродами. Познакомившись с местной этикой опрощения, Пер больше не удивлялся.

— Охота сегодня не удалась, — произнес Калиграфк, выходя из задумчивости.

— Судя по тому, что я остался жив, действительно не удалась, — ответил Министр.

— Это все напутали егеря. Я бы их убил! — сказал Прокурор.

— Конечно, напутали. — Министр пошевелился в кресле. — Выпустили медведя слишком близко от Резиденции, и мне удалось уйти от твоих людей.

Прокурор в смущении покосился на Министра и опять надолго и раздраженно замолчал. Свет от огня бесновался у него на морде. Наконец, он еще раз попробовал заговорить.

— Все это твоя подозрительность, Шенк. У нас не в традициях убивать министров. Тем более теперь, когда такие важные переговоры ты ведешь с Большим Конгрессом…

— По мне вели прицельный огонь, Калиграфк, а первый выстрел был просто снайперским.

— Тебе показалось, Шенк.

Министр равнодушно протянул Прокурору иностранную игрушку — глубокая вмятина на ее стальной поверхности, портящая весь вид, просто выводила его из себя, но он был еще слишком слаб для эмоций.

— Вот, полюбуйся, след от выстрела с вашей стороны. Эта вещь спасла мне жизнь, она как раз лежала в карманчике на моей груди.