Виктор Точинов - Георгиевский крест

В нескольких метрах — и в зоне наблюдения другой камеры — из-за спин зрителей вынырнул уже иной человек. Куртка не просто изменила цвет, но и выглядела теперь более молодежной. Пластику движений Егор тоже постарался изменить: стал двигаться более энергично, подпрыгивал, размахивал рукам — точь-в-точь как собравшийся вокруг молодняк. В общем, если смотреть со спины — помолодел лет на пятнадцать. А то и на двадцать.

Фемуськи раскланялись, затем вновь подпрыгнули, повторили свой финальный вопль, — и убежали отогреваться. Публика похлопала, но без фанатизма. На эстраду колобком выкатился ведущий митинга — низенький, краснощекий, весьма упитанный, — и начал представлять очередного народного трибуна.

Толпа редела на глазах, многие вообще уходили с площади. Ушел и Егор, не стараясь обойти патрульных, прошагав совсем рядом. Кайманы смотрели своим обычным, ничего не выражающим взглядом. Патрульные-люди равнодушием соперничали с пресмыкающимися коллегами.

Оторвался?

Скорее всего да. Но лучше подстраховаться. Теперь можно и во дворы, в мертвую зону. Для полной гарантии.

— Зачем нам приметы бандерлога? — поинтересовался Кружилин. — Один ведь, наверное, тут такой… Все-таки не город, помоек нет, старушки жалостливые тоже не подкармливают.

Вопрос прозвучал риторически, но Дикобраз тут же откликнулся:

— Х-хе, один, скажешь тоже… Ты что, в парке здешнем давно не бывал?

— Давненько… — признал Кружилин. — С курсантских времен… С шестнадцатого года, или с семнадцатого, когда они тут юбилей Павловска справляли…

— Вот-вот. А нынче в парке бандерлогов — тьма. Ну, может, не совсем тьма, а просто все они вдоль самых людных аллей трутся. Туристы и рады: фоткают, видео снимают, бананы дают… Внутри, недалеко от главного входа, даже ларек специальный есть — бананы, ананасы, прочие финики. Чтоб было чем угостить, значит.

— Понятно. Раньше белок здесь так кормили, с ладошки.

— А белки того… не осталось белок… Да и птиц совсем мало теперь. Видать, с одних бананов сыт не будешь.

Едва разговор свернул на еду, кружилинский желудок вклинился в него со своей безмолвной и возмущенной репликой: что за дела, хозяин, где моя законная утренняя порция?!

Кружилин полез в карман, достал фляжку — плоскую, металлическую. Из другого — три стопочки-наперстка, вложенных друг в друга. Подозвал коллег. Утро холодное, неплохо бы согреться.

Пашка-Дикобраз все понял с полуслова, а Проничев протормозил — стоял, держа свой ПМС, как женщина держит младенца, с задумчивым видом глядел куда-то вдаль… И отреагировал только на второй оклик.

Выпили, закусили, раскулачив карман майорской куртки, там оказались бутерброды с ветчиной.

— Хороший коньяк, — сказал Дикобраз.

— Дагестанский, — сказал Кружилин.

А майор Проничев сказал нечто странное:

— Водки бы сейчас…

— Ну и вкусы у тебя, Сергеич… — покачал головой Кружилин. — Водка после коньяка… фи…

— Как отстреляемся, я сбегаю? — вкрадчиво предложил Дикобраз.

— И не мечтай, — отрезал майор. — Я о другом… Вспомнил прадеда… У него день рождения сегодня… Я когда мелкий был, бабка каждый год сюда всю семью вывозила в этот день.

— Сюда — это в парк? — Дикобраз кивнул направо. — Или в Тярлево? — Он кивнул налево.

— Не совсем… Но тут неподалеку, километра два. Памятник там над братской могилой, оборонявшим Ленинград в сорок первом… Бабушке тринадцать лет было, когда прадед в дивизию народного ополчения пошел. А ему — сорок семь, старый уже, близорукий и вообще больной, еще в империалистическую воевал, газами надышался… Но пошел, добровольцем. Здесь почти все и легли, под танками. Даже могилка только такая осталась, братская. Одна на всех. Любила она своего отца, бабушка… Выпьет водки сто граммов, ржаным занюхает, — и сидит там, у обелиска, о чем-то с ним мертвым говорит, губы шевелятся, а ни слова не слышно… Такая вот была семейная традиция. Потом забылась как-то. После бабушкиной смерти разок-другой съездили, а затем то дела, то еще что… А я вот стою сейчас и думаю: прадед тут с «тиграми» воевал, а мы с мартышкой сбрендившей… Тьфу.

Кружилин хотел сказать, что в сорок первом у немцев «тигров» еще не было, но не сказал. Потому что прав Проничев, как ни крути. Богатыри не мы…

Их неторопливый разговор прервали, — командиры отделений разогнали всех по местам, Дикобраз оказался метрах в пяти правее, Проничев еще дальше, тут уж не до задушевных бесед.