Екатерина Белецкая - Игры морока

– Посадили? – У Кира округлились глаза. – За то, что нет ребенка?!

– Зачем – посадили? – изумился Володя. – Повинность отрабатывает. Она же детский врач у меня. Просто нельзя менять место работы, и зарплата маленькая. Вот еще, посадили. Глупости какие…

– Забыл спросить, почему, собственно, вы называетесь Апрей? – Скрипач повернулся к Володе.

– Потому что в Официальной сидят идиоты, – с неприязнью ответил тот. – Апрей – это месяц. Фераль, мач, апрей, май. Когда им при первом контакте сказали, какой месяц, они сочли это самоназванием и внесли в реестр. А потом было уже поздняк метаться, потому что это название стало кадастровым. Вот такой вот маразм.

– Погоди, а какой расы были те официалы? – Скрипач задумался. – Не луури часом?

– Когни, – с отвращением ответил Володя. – Придурки.

– Да уж, сочувствую, – покивал Ит. – Но в принципе неплохое название. Весеннее такое.

– Ну это да… Нет, у нас хорошо, вы не бойтесь.

Терминал оказался стандартный, транспортники, как и всегда, придерживались для миров такого уровня одной и той же модели. Большой зал серповидной формы, окна на крыше, длинные стойки контроля… и почти полное безлюдье. Проверка не заняла много времени, ее закончили очень быстро – Кир даже немного удивился этому обстоятельству, но Ри пояснил: по всей видимости, процедура упрощенная, да и с собой у них ничего криминального нет. Ни оружия, ни техники. Только личные вещи.

«Ветер» пришел через проход Вицама-Оттое, но по законам Апрея начальную проверку группа должна была проходить все равно у транспортников. Как позже выяснилось, причина заключалась в том, что планета была на карантине, и на таких условиях проверки в свое время настояла Официальная служба. Впрочем, досмотра по факту толком и не было.

После короткого общения с транспортниками отправились на местную таможню – и вот тут началось настоящее веселье. Скрипач позже назвал процедуру, которой они подверглись, вошегонкой – и с ним согласились все.

Досматривали с пристрастием. Вещи (хорошо, что их было немного) таможенники заставили выложить из сумок на столы и принялись копаться в них настолько бесцеремонно, что все от такой наглости даже несколько опешили.

– Это что? – таможенник, здоровенный пузатый мужик, поддел щипцами какую-то тряпку.

– Рубашка, – сообщил Скрипач. – Моя.

– А почему она синяя?

– Эээ… – Скрипач недоуменно посмотрел на таможенника. – А что, нельзя?

– Можно. Но почему синяя?

– Мне идет этот цвет. – Скрипач недоуменно пожал плечами. – Простите, но я не понимаю сути вопроса.

– Если вы ее намочите, краска смоется?

– Слушайте, какого хрена? – не выдержал Кир. – Не смоется краска. Зачем бы мы стали покупать вещи, с которых она смывается?

– Объясняю, – таможенник кинул рубашку обратно. – Чужой химический состав красителя. Можно провести анализ и потом использовать…

– Вот что, – у Ита явно закончилось терпение. – Мы сюда прибыли читать лекции в университете, а не заниматься смывкой красителей с рубашки. Если она вас смущает, мы можем оставить ее вам. Нам не жалко.

– Не требуется, – таможенник дернул плечом. – А это что?

Сейчас очередь дошла до вещей Фэба. Он взял с собой минимум, его сумка была самой маленькой. Вещи ярких цветов он не носил, предпочитая естественные приглушенные тона, поэтому одежда вопросов не вызвала. Да и было ее всего ничего: две пары штанов, две толстовки с длинными рукавами (по словам Володи выходило, что сейчас весна и может холодать), легкая куртка, тапочки и маленькая сумочка с мелочами типа зубной щетки, дезинфицирующего геля и расчески.

Однако таможенники и здесь нашли то, что их смутило.

– Вот эта деревяшка, это что такое? – снова спросил таможенник.

– Это складень, – спокойно ответил Фэб. – Иконы. Тоже запрещено?

Таможенники переглянулись.

– Вы православный? – недоуменно спросил толстый.

– Да, – односложно ответил Фэб.

– Рауф? Православный?..

– Да. В данный момент – да. Так запрещено или нет?

Он взял складень в руки, открыл – Спаситель в центральной части, справа – святая великомученица Ксения, слева Пантелеимон-целитель. Складень был небольшим (в ширину сантиметров пятнадцать, в высоту двадцать), деревянным и явно не новым – доски на уголках выглядели потертыми, кое-где поцарапанными.

Таможенники снова переглянулись.

– Он представляет художественную ценность? – спросил второй. Ит обратил внимание, что говорит чаще всего толстяк, и понял следующее: если в этой паре у кого-то есть мозги, то явно у этого вот, у молчуна.