Максим Далин - Из джунглей

Аши думает: ей не может быть больно. Она — демон. И страшно ей не может быть. Это её джунгли, а смерть — её стихия. Всё это — ложь. Мне надо уходить.

Он заставляет себя повернуться к твари спиной. Идёт к тому месту, где спускался. И тут чужой голос в нём говорит: на твари — золото. Один её перстень с изумрудом цвета джунглей — и твоя семья забудет о нужде. Тебе больше не надо будет под палящим солнцем обрабатывать поле. Ты будешь сидеть у порога хижины и звенеть молоточком по долоту, а на поющей, сияющей меди под долотом родятся весёлые журавли, благородный олень, слонята и павлин, раскрывший свой великолепный хвост. Богатые женщины будут смеяться, разглядывая чеканку, и давать деньги. Твои младшие сестрёнки будут жевать молочную тянучку и есть рисовую кашу с овощами и пряностями, сколько захотят, средняя сестра выйдет замуж, а мать будет, напевая, нанизывать цветочные лепестки в гирлянду, чтобы украсить домашний алтарь.

Надо вернуться. Добить тварь и взять золото.

Аши колеблется. Он никогда не убивал живых существ. Шогдар Вечно Сияющий, творец сущего, не одобряет пролития крови. Аши грешен: когда отец был жив, Аши вместе с ним покупал у мясника мясо для еды. Вкус жареного мяса нравится Аши. Но сам не убивал.

Чужой голос в голове Аши говорит: тварь — не живое существо.

Но Аши вдруг думает, что это голос подлости. И жестокости, быть может. Но он думает и о младших сестрёнках в красных платьицах, о матери, которая варит им молочную тянучку — он поворачивает назад. От рукояти тесака горит ладонь.

Тварь слышит его шаги. Снова поднимает голову. Аши с ужасом видит, что она улыбается.

Через силу, через боль — улыбкой измученного болью существа, осознавшего: ему придут на помощь.

К щекам Аши приливает кровь. Он вкладывает тесак в ножны. Присаживается на корточки в нескольких шагах от твари.

— Скажи, — говорит Аши, — ты не попытаешься напасть, если я выдерну это?

Тварь моргает. Катится слеза, но тварь улыбается. Выдыхает с каплями крови:

— Наверное, я закричу, когда ты выдернешь это… Может быть, впаду в беспамятство… Но не думаю… что смогу напасть… даже если захочу.

— А ты умрёшь, когда я это выдерну? — спрашивает Аши. Человек бы умер.

— Нет, — шепчет тварь. — Если в моей ране не будет благословенного металла, я её залечу… Я умею залечивать многие раны — свои и чужие.

Голос у неё — как у человека, изо рта течёт тёмно-красная струйка. Она устала говорить. Аши хочет верить твари, но не верит. Она — порождение джунглей. Джунгли таятся и обманывают, джунгли берут то, что хотят — если человек не возьмёт в руки факел, топор или тесак.

Но Аши не может убить тварь.

Аши злится на себя. Он чувствует себя слабаком. Если бы он был воином из свиты правителя, он убил бы тварь и взял её золотые вещи. Воину это легко: убить живое существо и забрать то, что ему раньше принадлежало. Шкуру. Или кольца.

Но Аши не воин. Он тощий деревенский парень, чеканщик по меди, который из-за бедности живёт, как нищий крестьянин. У него нет силы, отваги и жестокости.

Аши не верит твари. Но ему жаль её.

Аши думает: надо решиться. Тесаком можно отрубить ей голову или перерезать горло. Он глубоко вдыхает. Решается.

Встаёт. Подходит к твари. Ещё раз вдыхает. Хватается за стержень, торчащий у твари из бока, и дёргает его изо всех сил.

Тварь издаёт дикий нестерпимый визг. От её пронзительного визга у Аши ломит виски. Тёмная кровь брызжет струёй. Тварь поворачивается на бок, выдирает клок собственных волос — побегов повилики — и зажимает ими раны на спине и чуть ниже груди. С трудом садится. Аши смотрит на её голый живот, с которого сполз остаток рубахи, и на человеческую грудь. Грудь нежна и округла, соски тёмно-алы, словно зёрна граната. На животе и груди нет чешуи.

У Аши ещё не было подруги. Ему тяжело смотреть на грудь твари, но отвести взгляд он не в силах.

Тварь сидит перед ним на земле, и руки у неё заняты ранами. Она смотрит Аши в глаза, снизу вверх. Ей не стыдно. У Аши снова горят щёки.

Тварь гибко стирает плечом кровь, текущую изо рта. Повилика на её голове шевелится, растёт так быстро, что за ростом можно следить.

Аши снова садится на корточки.

— Хочешь, чтобы я в благодарность за спасение легла рядом с тобой? — спрашивает тварь.

Боли в её голосе меньше, дышит она легче. От смысла её слов взгляд Аши соскальзывает с её груди на гниющие листья и папоротник, растущий из них.

Она нелюдь, но женщина, думает Аши. Подло требовать у женщины соития из благодарности. Но вслух он этого не говорит.