Карина Шаинян - Ева в пути

– Ева, – осторожно сказал он, – ты можешь рассказать о нем?

Ева кивнула, с сожалением отодвинув блюдечко.

Они познакомились в парке – Ева сидела на лавочке, счастливо и бездумно щурясь на осеннее солнце, вдыхая запах палых листьев, далекую горечь дымка, звенящий холодок близкой зимы. И когда рядом присел старик, она не обратила на него внимания – мало ли чудаков сидит на парковых скамейках и бормочет под нос… Она не прислушивалась, но в конце концов смысл старческого ворчания дошел до нее, и горящая листва померкла.

– Представляете – он ругал господина Президента! – округляя глаза, прошептала Ева. – Какой-то неправильный закон, который отменил ученых. Сто лет назад – ну, очень давно. Вы знаете?

Андрей кивнул. «Закон о неприумножении печалей» одним махом отменил фундаментальные исследования и ноябрь. Это случилось на второй год правления президента; тогда в редакции Андрея еще находились скептики, хихикавшие в кулак, но когда вслед за золотым, пахнущим яблоками октябрем в город пришел хрусткий, снежный декабрь, смешки поутихли. Старые приятели переквалифицировались в садоводы («Закон о неприумножении хаоса»), газета тихо закрылась, а Андрей получил пособие по безработице и жил вольной птицей, упрямо вывешивая на своем сайте все новые и новые материалы. «Я бесконечно благодарен Президенту, – написал он на главной странице, – я отношусь к нему и его делам с огромным уважением. Но мир – не рай земной, а Президент – не всемогущий Господь, и за славословиями мы не должны забывать о правде». Тогда едкие статьи Андрея еще читали – правда, все меньше и меньше; поток одобрительных комментариев постепенно иссякал, и в гостевой все реже язвили по поводу президентской вездесущести.

Вскоре разгромили последнюю обсерваторию, и стало совсем не смешно. Андрей чудом успел снять финал: высокого, чуть грузного парня заталкивают в автобус с логотипом знаменитой лечебницы на борту. Крупным планом: сбитые кулаки. Крупным планом: растерянные и тоскливые глаза – астроном близоруко щурится, оглядываясь на чашу знаменитого некогда телескопа. Взрытый снег. Подмокший обрывок бумаги, исписанный формулами. Добродушное лицо полицейского; сочные губы шевелятся – «Ничего, их там подлечат, еще спасибо скажут»… Шесть скачиваний за четырнадцать лет. Ни единого комментария. Впрочем, с остальными фильмами, фотографиями, статьями дело обстояло не лучше. Год назад Андрей отключил счетчик посещаемости и перестал заглядывать в гостевую… А ведь, похоже, вылечили не всех! Евин старичок… Как он уберегся?

– О, он ужасно хитрый, – засмеялась Ева. – Сказал, что ему давно надоело, и слава Президенту, что теперь можно с чистой совестью забросить эти глупости, и от него отстали, даже проверок не было ни разу за сколько-там лет. А он продолжал изучать, только ему тяжело было одному и без приборов… Вот он и ворчал. А потом начал рассказывать мне про солнце. Знаете, он был такой грустный, и так интересно рассказывал… ужасно интересно. Он был не такой, как все, понимаете? Поэтому я согласилась – он сказал: «Девочка, не хотите ли стать моей помощницей?» – и я согласилась, потому что жалко его было и интересно. Только зря Президента ругал, правда?

Последний астроном был стар, годы брали свое. Он перестал ездить в горы и бродить ночами с подзорной трубой в руках – тяжело, да и наблюдений накопилось достаточно, чтобы сделать хоть какие-то выводы. В последние несколько лет он вновь заинтересовался ближайшими окрестностями Земли: хоть какие-то данные… очень, очень странные данные, опровергающие все, что знал раньше. Он уселся за расчеты. Зрение уже никуда не годилось, но астроном не шел лечиться, отказываясь доверять современной медицине, которая все больше походила на пугающе эффективное знахарство. Он начал подумывать о секретарше, глупенькой и старательной девочке, которая поможет ему закончить работу, не вникая в суть. И тут встретил Еву.

Она писала под диктовку, читала вслух, рылась в старых книгах. Обычная работа. Не очень интересная – Ева мало что понимала в бесконечных формулах и числах. Зато видела, что творится с астрономом: он все чаще замолкал посреди диктовки, задумываясь. Ерошил жидкие волосы, мерно раскачиваясь в кресле. Лицо его в эти моменты было отчаянное. Однажды Ева, набравшись храбрости, спросила, в чем дело, но старичок только хитро подмигнул и рассмеялся. В дребезжащем хихиканье сквозило злое безумие, и Еве стало немного не по себе.